О Евгении Максимовиче Примакове

С Евгением Максимовичем я был хорошо знаком примерно с 1970 г. или немного раньше, когда работал в ИМЭМО по совместительству в качестве старшего научного сотрудника. Тогда была провозглашена линия на взаимодействие науки и практики, и  поощрялось участие сотрудников МИД в работе научных учреждений, особенно системы АН СССР, но без ущерба для основной работы в министерстве. Как уже было мною сказано выше, я проработал в ИМЭМО, который тогда находился в районе ВДНХ (сейчас – ВВЦ), несколько лет в конце 1960-х – начале 1970-х гг. – в отделе международных организаций Григория Морозова – и за это время подготовил в сотрудничестве с соавторами книгу об ООН.

Интенсивно работая над своими разделами монографии и в качестве ответственного редактора зачастую переписывая некоторые главы моих соавторов, я не всегда по объективным причинам (работа в МИДе и частые командировки заграницу по линии  министерства) был в состоянии выдерживать сроки и, особенно, участвовать в совещаниях и семинарах, проводимых институтом. В этой связи через некоторое время у меня стали возникать трения с руководством ИМЭМО.

Примаков тогда был первым заместителем директора ИМЭМО и во время частых отсутствий директора Н.Н. Иноземцева фактически руководил институтом. Вспоминаю вполне деловой, но довольно резкий разговор с ним на совещании, рассматривавшем выполнение плана публикаций. А потом пошли почти еженедельные звонки мне на работу с приглашением на совещания в институт в рабочее время, когда я был занят делами в МИДе. Это продолжалось довольно долго. Не знаю, кто был инициатором этих бесконечных звонков, – Примаков или Морозов, который иногда мог быть резким в отношениях и с друзьями, несмотря даже на долгие годы дружбы. В конце концов, я не выдержал и подал заявление об уходе из института по собственному желанию.

Потом мы с Примаковым позднее время от времени встречались, но в основном мимоходом.  В 1987 г. в Нью-Йорке, где я тогда работал, проходила специальная сессия ООН по связи между разоружением и развитием. Приехала из Москвы делегация во главе с зам. министра иностранных дел Владимиром Петровским. Но после открытия сессии и нашего основного выступления он то ли улетел в Москву, то ли стал заниматься другими делами, но делегацию фактически возглавлять пришлось мне. В делегацию был включен Примаков. Он только что потерял жену и сына, и ему дали возможность поехать в Нью-Йорк, чтобы как-то отвлечься от неожиданно свалившегося на него горя. Евгений Максимович просил меня не очень загружать его и дать возможность встретиться с его американскими научными коллегами, чтобы подготовить какие-то материалы для М.С. Горбачева. Я, разумеется, дал на это согласие. К слову будет сказано, основную работу на этой сессии ООН выполнял Сергей Лавров, нынешний министр иностранных дел, который тогда возглавлял в советском представительстве референтуру по экономическим вопросам.  

Тесный контакт с Евгением Примаковым вновь завязался в начале 1990-х гг., когда он стал директором Службы внешней разведки, а я в то время работал в Вене. Это был период острого кризиса вокруг Ирака. МАГАТЭ по решению Совета Безопасности ООН проводило инспекционные мероприятия по выявлению и затем ликвидации ядерной программы Ирака и пользовалось главным образом американскими разведданными. Мне было ясно, что в целях избежания одностороннего подхода МАГАТЭ к стоявшей перед ним задаче, поскольку информация поступала в Агентство главным образом из ЦРУ и израильского Мосада, нашим соответствующим органам при соблюдении всех необходимых мер безопасности и осторожности тоже следовало бы снабжать Гендиректора Ханса Бликса теми данными, которыми мы располагали, но, конечно, не раскрывая источников. Не спрашивая разрешения МИДа и зная о положительном отношении Э.А. Шеварднадзе к моим действиям, я через нашего резидента в Вене связался по каналам СВР с Примаковым и предложил, чтобы наши спецорганы тоже включились в эту работу. После некоторой переписки мне удалось организовать по крайней мере две встречи Примакова с Хансом Бликсом. Не знаю, не спрашивал ни Евгения Максимовича, ни Ханса, во что вылилось это сотрудничество, но во всяком случая попытка налаживания сотрудничества между СВР и Бликсом мною была предпринята, и сам по себе факт контакта между Примаковым и Бликсом, я уверен, имел положительное значение в тогдашних обстоятельствах. Бликс при нашей очередной встрече, а разговаривали мы с ним тэт-а-тэт очень часто, как-то поблагодарил меня за организацию контакта с нашей разведслужбой. Сейчас сотрудничество между разведслужбами основных держав по борьбе с международным терроризмом вошло в постоянную практику. 

Еще две-три встречи имели место позднее, когда Примаков стал министром иностранных дел – кажется, в 1996 г., но встречи эти носили формальный характер, что и было в моих правилах.  Был у меня с ним, в частности, разговор об оказании помощи в допуске к Архиву Президента (в прошлом это был архив Политбюро) для подготовки моей монографии об истории выработки ДНЯО, на что он отреагировал с полным пониманием. На практике мне посодействовал один из заместителей министра (В.С. Сидоров), подписавший по моей просьбе соответствующее письмо в администрацию президента, и я тут же получил допуск в архив. И в том же 1996 г. Примаков на заседании Коллегии МИД вручил мне российский Орден Дружбы. Орден я получил по случаю пятидесятилетия атомной отрасли, которое отмечалось в 1995 г. в связи с круглой годовщиной подписания Сталиным 20 августа 1945 г. известного постановления Государственного комитета обороны о создании атомного оружия.

Выходные данные cтатьи: Рассказы о былом. Воспоминания о переговорах по нераспространению и разоружению и о многом другом / Р. М. Тимербаев. — М. : РОССПЭН, 2007