По-нашему, по-простому, по-женевски

Состоявшиеся 30 сентября российско-американские консультации по стратегической стабильности дали сразу несколько поводов к размышлению. В частности, было объявлено о создании двух рабочих групп – по принципам и задачам будущего контроля над вооружениями и стратегическим потенциалам сторон. О возможном распределении труда в рамках групп читайте интервью председателя Совета ПИР-Центра для последнего номера электронного журнала Ядерный Контроль.

В практическом же плане наиболее осязаемый итог второго раунда консультаций в Женеве – восстановление работы Двусторонней консультативной комиссии ДСНВ. В связи с пандемией заседания ДКК не проводились, как не проводились и очные инспекции в рамках Договора. Как представляется, вопрос о возобновлении инспекций – абсолютный приоритет. В частности, предстоит определить судьбу неизрасходованной квоты инспекций за 2020 г. Договор предусматривает возможность проведения до 18 инспекций в год, но возможность перераспределения квот в нём напрямую не предусмотрена.

Есть на повестке дня ДКК и более «застарелые» сюжеты. В частности, по-прежнему не устранены российские претензии к выполнению США условий ДСНВ. Речь идёт о переоборудовании ПУ БРПЛ на ПЛАРБ «Огайо», переоснащении тяжёлых бомбардировщиков В-52 для неядерных задач, которые, как считает Россия, не являются необратимыми. Кроме того, у российской дипломатии есть вопросы к зачёту четырёх ШПУ МБР «Minuteman-III» в качестве учебных, что не предусмотрено в Договоре.

Эти претензии были впервые озвучены в феврале 2018 г., когда Россия и США должны были достигнуть установленных в ДСНВ количественных ограничений. Изначально, вопрос о продлении ДСНВ увязывался с устранением США возникших претензий, однако в декабре 2019 г. президент Путин снял это требование, предложив продлить Договор без предварительных условий. В 2020 г. СМИ сообщали, что Москва и Вашингтон близки к нахождению развязки по ПУ БРПЛ, однако окончательное решение так и не было найдено.

Изначальное требование России – обеспечить полную необратимость переоборудования. Применительно к ПУ БРПЛ это означало бы удаление парогенератора, необходимого для запуска БРПЛ, или заполнение части шахты бетоном – в таком случае БРПЛ бы физически не могла уместиться в шахте. Возможен и промежуточный вариант, при котором американская сторона обеспечит дополнительную транспарентность в отношении спорных ШПУ.

Вне зависимости от контуров окончательного решения по российским претензиям, работа ДКК позволяет задуматься об уроках выполнения ДСНВ для будущих соглашений в области стратегических наступательных вооружений. Думается, что в будущих договорённостях, возможно, будут востребованы более детализированные процедуры переоборудования и ликвидации СНВ. Разумеется, детализации не должна впадать в крайности. Так, в СНВ-I были описаны крайне подробные процедуры ликвидации СНВ, от которых в ходе переговоров по нынешнему ДСНВ отказались из-за их громоздкости и высокой стоимости.

Есть и более специфические моменты. Например, ДСНВ предусматривает обмен телеметрией не более, чем по пяти пускам МБР и БРПЛ в год, выбор конкретных пусков остаётся за осуществляющей стороной. Согласно соглашению, заключённому в начале этого года, в 2021 г. стороны обменяются ТМИ по одному пуску. Как показывает внутриамериканская дискуссия, разгоревшаяся на фоне продления ДСНВ, более широкий обмен ТМИ – в числе «хотелок» США.

С российской стороны не следует ожидать движения навстречу Вашингтону в вопросе ТМИ. Ещё в ходе переговоров по ДСНВ российская делегация неоднократно подчёркивала, что США используют полученную телеметрию для целей совершенствования своей ПРО. Кроме того, неясно конкретное предназначение ТМИ с точки зрения верификации конкретных положений ДСНВ, в котором в отличие от СНВ-I не предусмотрены ограничения на забрасываемый вес или количество боевых блоков.

В ходе дальнейших переговоров также может встать вопрос о дальнейшей модификации правил зачёта конкретных СНВ. В целом используемый сейчас подход зачёта реального количества боевых блоков, развёрнутых на носителе, предоставляет реальную картину деятельности стратегических ядерных сил и отвечает интересам сторон. Однако возможны споры относительно правил зачёта боезарядов для тяжёлых бомбардировщиков. В ходе переговоров по ДСНВ США пытались добиться «реальных» правил зачёта и для авиационного компонента стратегических ядерных сил. Для этого предлагалось обеспечить доступ инспекторов к местам хранения КРВБ. В то время российская сторона отклонила американские предложения как чересчур интрузивные, но нельзя исключать, что Вашингтон сдует с этого предложения архивную пыль.

Подобные идеи вновь отсылают к позиции администрации Трампа о необходимости учёта всех боезарядов. Российская позиция на этот счёт категорична – приоритет должен быть отдан носителям, боезаряды не «летают сами по себе». Словом, желания облегчать жизнь американскому разведсообществу у России нет.

На этом фоне любопытно, что в первый день заседания ДКК США в одностороннем порядке опубликовали данные по своему ядерному арсеналу. Так, в настоящее время в «ядерном загашнике» США – 3750 развёрнутых и неразвёрнутых боезарядов, на 72 меньше, чем в 2017 г., когда такая информация публиковалась в последний раз. В Женеве американская делегация наверняка намекнула российским дипломатам, что ожидает аналогичного шага.

С одной стороны, идти на поводу у американцев не в стиле российской дипломатии. С другой стороны, публикация аналогичного документа российской стороной могла бы устранить возможности для спекуляции отдельных экспертов на тему якобы беспрецедентных размеров российского ядерного арсенала.

Как бы то ни было, главный шаг по укреплению стратегической стабильности уже сделан. Россия и США обмениваются озабоченностями напрямую, а не через мегафонную дипломатию и выступления во второразрядных американских университетах.