В последние недели и месяцы в СМИ и экспертно-аналитических кругах интенсифицировались дискуссии относительно рисков военно-политической эскалации, которая могла бы привести к ядерной войне. Безусловно, непосредственным поводом для подобных обсуждений стал переход в горячую фазу замороженного украинского конфликта. С одной стороны, страхи эпохи «холодной войны» вытекают из реальной динамики в коридорах власти – например, из принятого президентом России Владимиром Путиным решения привести силы сдерживания в «особый режим». С другой стороны, столь серьёзные опасения едва ли могут существовать в отрыве от более широкой картины. Для кого-то новый конфронтационный мир оказался до боли знакомым – по крайней мере, на первый взгляд – в результате чего формируются аналогии, например, с первой половиной 1980-ых годов. Для других реалии 2022 года, наоборот, стали шокирующими. Высокий уровень неопределённости может создавать впечатление, что главный принцип современной действительности заключён во фразе «Сгорел сарай – гори и хата». В таком случае и ядерная война перестаёт казаться чем-то невероятным.
29 марта в американском Wall Street Journal вышла знаковая статья датского политолога Бьорна Ломборга со следующим заголовком: «Бойтесь ядерной войны, а не изменения климата» (англ. Be Afraid of Nuclear War, Not Climate Change). По мнению исследователя, боевые действия на территории Украины показали, что «война всё ещё представляет серьёзную опасность». В том числе и ядерная. Бьорна Ломборга удивляет, что даже спустя месяц после эскалации украинского кризиса генеральный секретарь ООН сосредоточивает свои публичные выступления и комментарии вокруг «климатической катастрофы» – разве не поддержание мира (понимаемого как отсутствие вооружённых конфликтов) являлось главной задачей Организации со дня её основания?
Вопрос о выделении приоритетов в довольно длинном списке глобальных вызовов и угроз (наиболее известный перечень можно найти в ежегодных докладах Всемирного экономического форума) – это вопрос не только политический. От него зависят направление финансовых потоков, институциональное развитие системы ООН (а также региональных международных организаций) и выбор целевых показателей развития как отдельных государств, так и всей планеты. Как бы выглядели те самые Цели устойчивого развития, будь они сформулированы в 2022 году?
Если разного рода руководители сталкиваются с необходимостью пересмотра долгосрочного целеполагания, то, быть может, хотя бы эксперты в области ядерной политики могут потирать руки? Как бы не так! Их трагедия имеет не меньший масштаб – ведь экспертов просто отказываются слушать. Джордж Перкович на страницах издания Arms Control Today пишет, что «мир наблюдает за тем, что может стать определяющим кризисом безопасности [для целого] поколения и привести к катастрофической ядерной эскалации». Перкович, называющий себя оптимистом, признаёт, что «путь вперёд» (англ. path forward) в текущих условиях увидеть сложно.
По мнению исследователя, причина столь бесперспективной ситуации уж точно не в отсутствии идей. «Все эксперты в области ядерной политики могут перечислить конкретные предложения по мерам укрепления доверия и снижения рисков, горячим линиям по кризисному урегулированию и верификационным экспериментам, которые могут повысить уровень безопасности в отношениях между конфликтующими государствами». Главный источник проблем – «недееспособность» США, России и Китая. Как указывает Перкович, американская политическая система страдает от партийной ангажированности: выйти из договора гораздо проще, чем добиться ратификации новых (ведь такую ратификацию заблокируют республиканцы). В случае России и КНР автор считает корнем всех бед авторитарные политические системы, в которых централизация, как отмечается, ведёт к сосредоточению всех механизмов принятия решений в руках лидеров, не готовых учитывать альтернативные точки зрения. В результате повышается риск не просто ядерной войны, а ядерной войны, ставшей следствием отсутствия коммуникации между экспертным сообществом и национальными правительствами.
Впрочем, вернёмся к вопросам более приземлённым – рискам, вытекающим из конкретных военно-политических мер в контексте текущего кризиса. В рамках западного дискурса наиболее последовательной критике подвергается подкрепление «ядерным аргументом» наступательных военных действий с применением обычных вооружений – а именно это усмотрели в риторических и практических шагах Москвы в ходе военной операции в Украине. Речь идёт и об «особом режиме» сил сдерживания, и о заявлениях российских официальных лиц, направленных на недопущение вмешательства НАТО в украинский конфликт. По мнению Оливера Майера, в рамках крупных наступательных операций ядерная риторика применяется впервые. Повышение ставок неизбежно усиливает ядерные риски, создавая дополнительное психологическое давление на лица, принимающие политические решения. Как отмечает Майер, взвешенная (в её военной составляющей) реакция США и НАТО на шаги России позволила предотвратить раскручивание спирали эскалации. По крайней мере пока.
Своё представление о рисках ядерной эскалации в контексте украинского кризиса имеет и Москва. Причём речь в данном случае идёт не об оторванной от реальности идее «возвратного» ядерного потенциала Украины, а о возможном размещении иностранных (в том числе ядерных) вооружений вблизи от российской границы. В частности, президент России Владимир Путин 21 февраля отмечал: «Подлётное время до Москвы крылатых ракет «Томагавк» составит менее 35 минут, баллистических ракет из района Харькова – 7–8 минут, а гиперзвуковых ударных средств – 4–5 минут». В этой картине мира риск ядерной войны формулируется в логике вынужденных действий. Выглядит она следующим образом. Если на территории Украины появятся ядерные вооружения стран НАТО (допущение 1), то Россия и непосредственно Москва будут подвергнуты недопустимому военному риску (следствие 1). В таком случае Москва будет вынуждена нейтрализовать этот военный риск (следствие 2), что, вероятно, потребует применения не только обычных, но и ядерных вооружений (допущение 2). Именно в данной парадигме существует высказывание официального представителя МИД России Марии Захаровой, которая ещё 24 февраля прокомментировала российскую военную операцию на украинской территории следующим образом: «Это не начало войны, это предотвращение развития ситуации, которая может или могла привести к глобальному военному противостоянию».
В рамках парадигмы недопустимых военных рисков вероятным триггером ядерного конфликта можно считать любое размещение ядерных вооружений в особо чувствительных районах. В таком случае говорить о снижении вероятности ядерной войны после начала «специальной военной операции» не приходится, так как опасность милитаризации Восточной Европы в новых геополитических реалиях лишь усиливается. На то это и Восточная Европа, где в прошлом с завидной регулярностью начинались глобальные и крупные региональные конфликты.
Оценки рисков ядерной эскалации разными сторонами военно-политических противостояний нестатичны и напрямую зависят от ситуации «на местах», информационной и политической динамики. В условиях повышенной напряжённости отслеживание восприятия этих рисков становится принципиальной задачей экспертно-аналитического сообщества и ПИР-Центра как его части. Быть может, Джордж Перкович не прав – и экспертов всё-таки кто-то слушает?
