Виктор Колтунов: о российско-американских переговорах, СНВ и режиме контроля над вооружениями

В сегодняшнем интервью мы поговорили с генерал-майором (в отставке), бывшим Первым заместителем Начальника Международно-договорного управления Генштаба, Представителем Российской Федерации в Постоянной консультативной комиссии по Договору по ПРО с 1992 г. по 2002 г. Колтуновым Виктором Стефановичем.

Виктор Стефанович принимал участие в разработке позиций страны по вопросам ограничения и сокращения ядерных вооружений, выработке Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (1987 г.), Договора о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений СНВ-1 (1991 г.), Нью-Йоркских договоренностей в области ПРО (1997 г.). Автор многочисленных публикаций по военно-политическим проблемам.

Наш собеседник рассказал о своей учебе в Высшем военно-морском училище им. М.В. Фрунзе, о том, как велись переговоры с США по ядерным вооружениям и с какими трудностями столкнулась советская делегация. Также мы обсудили, почему ДЗЯО не будет работать, деградацию Договора по ПРО, будущее системы контроля над вооружениями и что значит ПИР-Центр для Виктора Стефановича.

• Виктор Стефанович, расскажите, пожалуйста, про Ваше обучение в Высшем Военно-Морском училище им. М.В. Фрунзе и Военной инженерной академии им. Ф.Э. Дзержинского. Что Вам запомнилось?

Школьные мои годы начались в победном 1945 г. После окончания средней школы естественным был вопрос: куда идти учиться? В те годы, пожалуй, самым популярным ВУЗом был Московский государственный университет (МГУ), новое здание которого открылось 1 сентября 1953 г. на Ленинских горах. О его студентах слагались песни, их пела молодёжь. Но не менее популярными были и военные ВУЗы. Выбор был сделан – Высшее военно-морское училище им. М.В. Фрунзе в Ленинграде. Конкурс был жестким: абитуриентов было свыше двух тысяч, принималось 150 человек на три факультета училища (12–13 человек на место). Я оказался в числе поступивших.

Что запомнилось? Прежде всего, гордость, что ты стал курсантом одного из самых прославленных и престижных ВУЗов страны, первого в России светского высшего учебного заведения, созданного в 1701 г. в Москве по указу Петра I – Школы математических и навигацких наук (в последующем переименован в морской кадетский корпус и переведен в начавшийся строиться в 1703 г. Санкт-Петербург). Из стен этого учебного заведения вышли многие выдающиеся деятели российского флота, науки и культуры. Достаточно назвать только несколько из них: адмиралы Ф.Ф. Ушаков, П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, Д.Н. Синявин, мореплаватели А.Н. Чириков, С.И. Челюскин, И.Ф. Крузенштерн, Ф.Ф. Беллинсгаузен, Г.И. Невельской, композитор Н.А. Римский-Корсаков, писатели В.И. Даль, К.М. Станюкович, художники В.В. Верещагин, А.П. Боголюбов, кораблестроитель А.Н. Крылов, изобретатель первого в мире самолета А.Ф. Можайский и многие др. Более 240 названий на географической карте мира носят имена выпускников Морского корпуса. Более 70 выпускников училища стали героями Советского Союза (52 из них – во время Великой Отечественной войны), в том числе и героями Социалистического Труда.

Второе – это то, что многие из начальников и преподавателей были непосредственными участниками Великой Отечественной войны. Например, заместителем нашего минно-торпедного факультета был капитан 1 ранга (в последующем – контр-адмирал) Шабалин Александр Осипович – дважды герой Советского Союза, единственный в стране дважды герой из моряков-надводников.

Вспоминаются также дальние походы во время морской практики. Она была ежегодной, по три месяца – с мая по июль, участие в боевом тралении в Балтийском море. Дивизион тральщиков, в котором я проходил практику, в 1957 г. вытралил одну из последних немецких мин, оставшихся после войны.

Конечно же, запоминающимся стал выпуск из училища в 1959 г. и перевод в Ракетные войска стратегического назначения (РВСН). Правда, тогда об этих войсках мы ничего не знали, нас направили на Урал на шестимесячную переподготовку, и лишь после того, как мы прибыли в часть, стало известно, что 17 декабря 1959 г. состоялось решение правительства СССР о создании этого нового вида войск.

А далее – участие в создании ядерного щита (сборке ядерных боеприпасов) на одном из уральских объектов и в 1963 г. – поступление в Военную инженерную академию им. Ф.Э. Дзержинского (в соответствии с приказом Министра обороны СССР от 31 декабря 1959 г. бывшая артиллерийская академия вошла в состав РВСН). Профессорско-преподавательский состав с мировыми именами, новая, ракетная техника, практика на полигонах Капустин Яр и Байконур, на заводах. Удивительный налёт романтики – совсем недавно, 12 апреля 1961 г., состоялся первый полёт человека, Ю.А. Гагарина, в космос. Одна из копий спускаемого аппарата космического корабля «Восток-1» – в лабораторном корпусе академии и мы её изучаем, нам разрешают залезть в него и посидеть в нём.

В общем, всего не перечесть.

А потом – воинская часть, но уже на Дальнем Востоке (1968–1972 гг.), снова эксплуатация ядерных боеприпасов, а затем – адъюнктура Военной академии им. Ф.Э. Дзержинского, защита кандидатской диссертации, шесть лет преподавательской деятельности с чтением профилирующих курсов – теории оптимизации параметров ракетных комплексов, проектирования ядерных боеприпасов.

В конце 1970-х гг. активизируется советско-американский процесс ядерного разоружения и в 1981 г. я получаю назначение в Генеральный штаб Вооруженных Сил на новую для того времени должность, связанную с военно-дипломатической работой.

• У Вас имеется огромный опыт проведения переговоров с американцами по вопросам ограничения и сокращения ядерных вооружений, в том числе Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (1987 г.), Договора о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений СНВ-1 (1991 г.), Нью-Йоркских договорённостей в области ПРО (1997 г.). Расскажите, пожалуйста, как проходили переговоры с западными партнёрами? С какими основными трудностями Вам приходилось сталкиваться? Проводились ли неформальные встречи для обсуждения и решения отдельных вопросов?

Переговоры с американцами начались 12 марта 1985 г. в Женеве. До этого в январе того же года в Женеве встретились Министр иностранных дел А.А. Громыко и госсекретарь США Дж. Шульц. На этой встрече они договорились начать переговоры по ядерным и космическим вооружениям (ЯКВ). Был определён предмет этих переговоров: комплекс вопросов, касающихся космических и ядерных вооружений – стратегических и средней дальности. Цель переговоров – выработка эффективных договоренностей, направленных на предотвращение гонки вооружений в космосе и ее прекращение на Земле, на ограничение и сокращение ядерных вооружений, на укрепление стратегической стабильности. Переговоры должны вестись тремя группами.

Нашу делегацию возглавил Карпов Виктор Павлович (он же – руководитель группы по СНВ – стратегическим наступательным вооружениям), группу по ракетам средней и меньшей дальности (РСМД) – Обухов Алексей Александрович, а по ПРО и космосу – Квицинский Юлий Александрович. У американцев: глава делегации М. Кампельман, группу по СНВ возглавлял генерал Э. Рауни, по РСМД – М. Глитман, по ПРО и космосу – Г. Купер. В состав нашей делегации входило до сотни человек, включая оперативный состав (члены делегации, советники и эксперты) и технический состав (переводчики, машинистки, водители).

Переговоры в группах шли параллельно. Пленарные заседания, заседания рабочих групп проводились на первых порах обычно два-три раза в неделю, а на заключительных этапах переговоров – нередко ежедневно и почти круглосуточно.

Большее продвижение наблюдалось в группе по РСМД, более-менее продвигалась работа в группе по СНВ (мне приходилось работать в той и другой группе), совсем не двигалась работа в группе по ПРО и космосу (причина тому была ясна: президент США Р. Рейган в марте 1983 г. объявил программу СОИ – Стратегической оборонной инициативы, известную как программа «Звёздных войн», и ни на какие подвижки американцы не шли). Забегая вперёд, скажу, что переговоры по ПРО и космосу так безрезультатно и закончились.

Первым результатом исключительно напряженных переговоров стала выработка первого в истории бессрочного Договора о ликвидации целого класса вооружений – ракет средней и меньшей дальности (РСМД). 8 декабря 1987 г. в ходе советско-американской встречи на высшем уровне в Вашингтоне он был подписан, а 1 июня 1988 г. вступил в силу. Договор обязывал СССР и США в течение трёх лет уничтожить все комплексы баллистических и крылатых ракет наземного базирования средней (от 1000 до 5500 км) и меньшей (от 500 до 1000 км) дальности, а также не производить, не испытывать и не развёртывать такие ракеты в будущем. Впервые контроль за соблюдением Договора стал осуществляться путем инспекций на местах.

Подготовка Договора по стратегическим вооружениям была длительной (заняла более 6 лет) и весьма сложной. Основными причинами тому являлись: прежде всего, сам предмет переговоров – впервые нужно было договариваться о реальном глубоком сокращении и последующем ограничении стратегических наступательных вооружений, разнородных по своему составу и асимметричных для каждой из сторон; чрезмерная детализация вырабатывавшихся обязательств, обусловленная недоверием (оказывал негативное влияние принцип доверяй, но проверяй); в ходе переговоров приходилось преодолевать завалы, оставшиеся от холодной войны и конфронтации. Договор устанавливал равные для сторон лимиты на ядерные боезаряды (6 000 ед.) и средства их доставки (1600 ед.), что означало сокращение почти вдвое по зарядам (на момент подписания Договора у сторон имелось примерно по 10 500 зарядов) и примерно на 40% носителей (имевшееся их количество у сторон – примерно по 2500 ед.).

Принципиально важным на переговорах по СНВ-1 стало согласие сторон вести переговоры в соответствии с принципом равенства и одинаковой безопасности. Речь идёт, с одной стороны, о суверенном равенстве государств-участников переговоров, а с другой о необходимости тщательного учета всех факторов, определяющих стратегическую ситуацию и влияющих на обеспечение безопасности сторон. Это – единый и неделимый принцип, и он же основополагающий, которым следует руководствоваться при выработке любой договоренности в области контроля над вооружениями. Договор по СНВ был подписан 31 июля 1991 г. в Москве и вступил в силу 5 декабря 1994 г. – через несколько лет после распада СССР. К нему присоединились в качестве неядерных три государства – Белоруссия, Казахстан и Украина.

К началу переговоров в нашей стране уже сложилась довольно стройная система разработки позиций для переговоров. Работа начиналась с подготовки предложений на рабочем уровне. К этой работе привлекались специалисты из Международно-договорного управления (МДУ) и Главного оперативного управления Генштаба, из видов Вооруженных Сил. При необходимости привлекались сотрудники МИД и других заинтересованных ведомств. Эти предложения докладывались начальнику Генерального штаба. При его согласии предложения выносились на обсуждение т.н. «пятерки». Тогда по вопросам переговоров о сокращении и ограничении вооружений существовала специальная Комиссия Политбюро ЦК КПСС («большая пятерка») в составе секретаря ЦК КПСС, министра обороны, министра иностранных дел, председателя КГБ и председателя Военно-промышленной комиссии при Совете министров.

В 1974 г. для обеспечения работы «большой пятерки» была образована межведомственная рабочая группа, составленная из представителей (в ранге заместителей руководителей) указанных выше ведомств. Эта рабочая группа получила название «малая пятерка» или просто «пятёрка». Работу «малой пятерки» возглавлял первый заместитель начальника Генерального штаба или же сам начальник Генштаба. На заседания «малой пятерки» приглашались соответствующие специалисты, эксперты – главные конструкторы, ученые, представители родов войск, представители КГБ, работники Министерства обороны и МИД – т.е. все те, кто хорошо знал обсуждаемые вопросы и мог внести свою лепту в подготовку соответствующих документов. Подготовленные и принятые на основе консенсуса документы докладывались на утверждение членам «большой пятерки». Это был весьма оперативный и квалифицированный орган. Этот механизм по выработке и подготовке решений, в состав которого входили все ведомства, отвечающие за безопасность страны, действовал до самого конца существования СССР. Его работа обеспечила такое положение, при котором практически не допускалось принятие ошибочных или ущербных для нас решений.

Имея хорошо проработанные и утверждённые директивы, а также подготовленную к переговорам аргументацию позиций, от делегации требовалось добиваться, чтобы наши предложения были восприняты партнёрами по переговорам. А это на первых этапах переговоров для нас, военных (не говорю о МИДовской части делегации), не имевших переговорного опыта, далеко не просто давалось. Мы были хорошими военными специалистами, но не сильны были в «дипломатии», никто нас ни в одном ВУЗе этому не обучал.

Следующая трудность – эти переговоры проходили в эпоху Холодной войны, участники переговоров, по крайней мере, на начальных этапах смотрели друг на друга ещё как на врагов, чувствовался очень высокий уровень недоверия. Надо было преодолеть психологический барьер в связи с обсуждением и решением вопросов по таким системам оружия, сведения о которых оберегались каждой стороной пуще зеницы ока.

Далее. Сложность самой проблемы ограничения и сокращения разнородных и асимметричных по составу вооружений и, как следствие, множество разногласных вопросов, прецедентов решения которых не было. И, наряду с этим, на участников переговоров давило чувство высочайшей ответственности, поскольку речь шла о безопасности страны.

Неформальные встречи для обсуждения и решения отдельных вопросов были, но в основном они проходили на завершающем этапе переговоров, когда накапливалось много не самых крупных вопросов, требующих согласования, и нужно было в неофициальном порядке обговорить возможные развязки по ним. Конечно, в случае нахождения устраивающих обе стороны решений, соответствующие предложения посылались в столицы и только с их одобрения принимались.

• К июню 1991 г., когда Договор по РСМД был выполнен, СССР ликвидировал в два раза больше ракет, чем США. Некоторые эксперты считают это несправедливым. Не создавало ли это угрозу безопасности Советского Союза?

В соответствии с Договором о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД) нам пришлось значительно больше ликвидировать ракет, чем США (Россия ликвидировала 1846 ракет средней и меньшей дальности, 825 пусковых установок, 812 корпусов головных частей, США соответственно: 846 ракет, 289 ПУ и 442 корпусов ГЧ).

Однако, надо иметь в виду, что в соответствии с т.н. «двойным» решением НАТО от 12 декабря 1979 г., в декабре 1983 г. в Западной Германии появилась первая батарея ракет средней дальности, а к 1985 г. США разместили в Европе уже 108 баллистических ракет «Першинг-2» (MGM-31C) и 464 крылатых ракет наземного базирования «Томахок» (BGM-109G). Дальность полёта первых составляла 1770 км, крылатых ракет – 2500 км. Эти ракеты были нацелены на уничтожение советских штабов, командных пунктов, шахтных пусковых установок и группировок войск нашей страны. Подлётное время американских баллистических ракет к этим объектам составляло порядка 8–10 минут, досягаемость крылатых ракет – до Урала. У США, таким образом, появилась возможность нанесения по Советскому Союзу первого обезоруживающего удара. Эта угроза нашей безопасности со стороны американских ракет с заключением Договора РСМД была снята. Наши же ракеты угрозы для США не могли представлять.

Надо иметь в виду и то, что к 1980-ым гг. СССР и его союзники по ОВД располагали в Европе решающим преимуществом перед НАТО в численности и вооружениях сил общего назначения. В этих условиях для нас было невыгодным появление и наращивание американских баллистических ракет на европейском континенте, способных компенсировать наше превосходство в обычных вооруженных силах.

В итоге изъятие ракет средней и меньшей дальности из арсенала НАТО значительно улучшило для СССР стратегическую конфигурацию на европейском театре (за СССР и ОВД оставалось превосходство в обычных вооружениях). Поэтому в той ситуации Договор по РСМД в целом отвечал интересам безопасности СССР, хотя нам и пришлось сокращать гораздо большее число ракет, чем США. Он предотвратил нарастание ядерной конфронтации и тем самым заметно оздоровил общую ситуацию в Европе, да и не только в Европе.

• Баллистические ракеты комплекса «Ока» фактически не подпадали под положения ДРСМД – их дальность составляла 400 км. С чем связано принятие решения о ликвидации этого класса ракет?

Очень важным разногласным вопросом в ходе выработки ДРСМД стал вопрос о ракете «Ока». Дело обстояло так. Уже на финише переговоров по этому договору встал вопрос о том, какие конкретно ракеты сторон должны подпадать под его действие. Американцы сначала предложили согласовать методику определения дальности пуска ракет и на её основе решать, какие ракеты будут подпадать под действие договора. Мы заявляли о бесперспективности такого подхода и вскоре после нескольких заседаний американцы убедились в этом. Тогда они предложили называть типы ракет. После обмена списками ракет, американцы заявили, что мы не включили в свой список ещё один тип ракеты с подпадающей под договор дальностью. Мы заявили, что никаких других ракет, имеющих дальность 500 и более км, у нас нет, но из их объяснений поняли, что они ведут речь о ракете «Ока», имеющей дальность менее 500 км.

В апреле 1987 г. в Москву прибыл госсекретарь США Джордж Шульц. Целью его переговоров с М.С. Горбачевым, как выяснилось потом, было добиться согласия на включение ракеты «Ока» в Договор РСМД. Шульц ехал в Москву с ультиматумом: или российская сторона включает «Оку» в договор, или договора не будет. Накануне встречи с Шульцем М.С. Горбачёв вызвал к себе начальника Генштаба С.Ф. Ахромеева, от которого он пытался получить на это согласие. Сергей Федорович высказался против. Далее мне вспоминается рассказ начальника МДУ генерал-полковника Н.Ф. Червова, которого пригласил к себе начальник Генштаба сразу же по возвращении со встречи с Горбачевым. Сергей Федорович был вне себя. Маршала больше всего возмущали сказанные ему слова Горбачева, что «если Вы не согласны с включением этих ракет в число, подпадающих под действие договора, мы решим этот вопрос и без Вас». Так и произошло. В общем, это было чисто политическое решение.

• Договор СНВ-1 считается образцом с точки зрения механизма контроля за выполнением положений Договора. Что Вы можете сказать о Вашем опыте в ходе ведения переговоров по заключению СНВ-1?

Договор СНВ-1 включал беспрецедентный механизм верификации, но я бы не назвал его образцом. Почему? Он был слишком сложным и затратным, являясь продуктом периода Холодной войны. Механизм верификации включал 12 видов инспекций. Только в отношении обновлённых данных и количества боезарядов на развёрнутых ракетах предусматривал проведение 25 инспекций в год, к этому добавлялись инспекции других видов, количество которых предопределялось проводимой деятельностью по переоборудованию средств, ликвидации объектов и др. Очень непростым был механизм обмена телеметрической информацией. Хочу сказать, что уже в ходе переговоров мы видели необходимость существенного упрощения этого механизма. Вместе с тем, подчеркну, что на переговорах был выработан своего рода закон, которым стороны руководствовались, «меры контроля должны соответствовать объему и характеру вырабатываемых обязательств». Эта аксиома применима к любому соглашению.

Договор СНВ-3, например, не предусматривает качественных ограничений, в нём отсутствуют детальные положения, касающиеся мобильных ПУ МБР. Это, а также накопленный сторонами опыт осуществления мер контроля, позволили упростить его механизм контроля. Он, среди других мер, включает всего два типа инспекций: инспекции первого типа ориентированы на объекты с развернутыми и неразвернутыми стратегическими вооружениями (до 10 в год), а инспекции второго типа – только на объектах с неразвернутыми стратегическими вооружениями (до 8 в год). И это не предел с точки зрения упрощения механизма контроля.

Но что хочется сказать: Договор СНВ-1 – это историческое соглашение, в соответствии с которым были не только радикально сокращены арсеналы стратегических вооружений двух крупнейших ядерных держав, укреплена стратегическая стабильность, но и впервые открыта эра транспарентности (открытости) и предсказуемости в действиях ведущих государств мира, существенно повышено доверие в отношениях сторон. Ни до, ни после СНВ-1 по сложности и глубине решаемых проблем таких соглашений не было и наверняка никогда уже не будет. Этот Договор стал своего рода моделью для подготовки последующих соглашений. Все остальные договоры, которые впоследствии были заключены между Россией и США, только дополняли либо видоизменяли СНВ-1. Будут годы сменять друг друга, будут новые переговоры, будут новые соглашения, но этот договор навсегда останется в истории. Я горжусь тем, что был причастен к его выработке, на протяжении шести лет возглавлял военную часть советской делегации.

• После подписания Лиссабонского протокола в 1994 г. Белоруссия, Казахстан и Украина подписали ДНЯО в качестве неядерных государств. При этом Казахстан пошел ещё дальше, подписав ДЗЯО, в то время как украинские официальные лица косвенно дали понять, что рассматривается возможность возвращения ядерного статуса Украине. Какова, на Ваш взгляд, возможность создания Украиной ядерного оружия?

Несколько слов о ДЗЯО (Договоре о запрещении ядерного оружия), который был открыт для подписания в сентябре 2017 г. в Штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, а в январе 2021 г. вступил в силу. Договор предусматривает обязательство каждого государства-участника никогда и ни при каких обстоятельствах не разрабатывать, не испытывать, не производить, не изготавливать, не приобретать иным образом, не иметь во владении и не накапливать ядерное оружие или другие ядерные взрывные устройства, не применять ядерное оружие или другие ядерные взрывные устройства и не угрожать их применением. Какие основные выводы можно сделать на основе анализа этого документа?

Конечно, идея стремления к миру без ядерного оружия привлекательная и благородная. Но она уже заложена в статье VI ДНЯО, обязывающей его участников «в духе доброй воли вести переговоры об эффективных мерах по прекращению гонки ядерных вооружений в ближайшем будущем и ядерному разоружению, а также о договоре о всеобщем и полном разоружении под строгим и эффективным международным контролем».

Главный вывод о ДЗЯО: данный Договор не будет работать. Его подписали 68 государств (в основном страны Африки, Латинской Америки, Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии и Океании), ни одно ядерное государство к нему не присоединилось и этому есть причины. Договор не берет в расчет состояние международной обстановки, не учитывает все факторы, влияющие на стратегическую стабильность. В нём отсутствует механизм ядерного разоружения. Многие исключительно важные аспекты ликвидации ядерного оружия в ДЗЯО вообще не нашли отражения, в частности: в нём нет дефиниций и, прежде всего, таких базовых понятий как «ядерное оружие» и «объекты, связанные с ядерным оружием» и, в конечном итоге, не сформулирован сам предмет договора, не определены условия, которые должны быть созданы для постепенной ликвидации ядерного оружия, меры контроля за этим процессом, как будет обеспечиваться необратимость процесса ликвидации ядерного оружия, как не допустить того, чтобы на смену ликвидируемого ядерного оружия могло появиться еще более изощрённое ОМУ и др. В нём не определены этапы движения к нулю и как будет обеспечиваться безопасность всех государств на каждом из этих этапов.

Государства-участники имеют право выхода из договора (на любом этапе его реализации!) и для этого требуется лишь уведомить депозитария. Нет ясности, какой компетентный международный орган с чрезвычайно широкими полномочиями должен заниматься вопросами выполнения Договора. В общем, как человек, отдавший контролю над вооружениями свыше двадцати лет и участвующий в выработке юридически обязывающих, не допускающих двойных толкований и поддающихся контролю договорённостей, могу утверждать, что ДЗЯО – это документ всего лишь о добрых намерениях, но в то же время содержащий подводные камни. Это тот случай, когда уместно привести известную крылатую фразу «хотели как лучше, а получилось, как всегда».

Что касается возможности создания Украиной ядерного оружия, то в стране имеются АЭС, хотя топливо для них покупается за рубежом. На Украине имеются собственные запасы урана, страна располагает производственными мощностями по добыче и переработке урановой руды (Восточный горно-обогатительный комбинат в Днепропетровской области). Однако, она не имеет производственного потенциала, позволяющего получать делящиеся материалы для изготовления ядерного оружия. Нет предприятий по обогащению урана, отсутствуют промышленно освоенные технологии получения оружейного плутония. Украина обладает определённым научно-исследовательским потенциалом в ядерной области, но её научные организации и промышленные предприятия никогда не принимали участия в создании ядерных зарядов. Уже только это свидетельствует о том, что желание Украины заиметь ядерное оружие, возможно, и есть, однако реальных возможностей для этого не просматривается, особенно если иметь в виду, что создание ядерного оружия, помимо вышеуказанного, потребует колоссальных средств и создания по существу с нуля мощной разветвлённой кооперации предприятий и организаций в условиях нынешнего состояния экономики страны, если учесть к тому же проблемы правового порядка – потребуется выход из ДНЯО и ДВЗЯИ с перспективой возможных санкций со стороны мирового сообщества.

• В июне 1990 г. было подписано «Совместное заявление относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности». В нём СССР и США согласовали направления дальнейшего укрепления стратегической стабильности. Однако в последнее десятилетие начался распад системы контроля над вооружениями. Возможен ли в этих условиях пересмотр концепции стратегической стабильности или выбор новой концепции взамен существующей?

 В СМИ с подачи каких-то экспертов или специалистов стало тиражироваться утверждение о том, что в «Совместном заявлении относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности» от 1 июня 1990 г. дано классическое определение «стратегической стабильности». Утверждается, что понятие «стратегическая стабильность» получило официальное определение в этом Заявлении как «состояние стратегических отношений сторон, устраняющее стимулы для нанесения первого ядерного удара». Такого определения в нём нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто посмотреть на текст Заявления [1].

Должен отметить, что ни этой задачи, ни задачи согласования правового содержания и принципов концепции стратегической стабильности перед разработчиками проекта данного Заявления (а мне довелось быть в их числе) не стояло. Дело обстояло так.

В период с 30 мая по 4 июня 1990 г. предстоял визит Горбачёва в США. Среди прочих вопросов программой встречи предусматривалось обсуждение и вопросов ограничения и сокращения вооружений. К тому времени подготовка Договора СНВ-1 выходила уже на финишную прямую. При этом было ясно, что за выработкой этого договора должна последовать подготовка последующей договорённости. Поэтому было важно, чтобы на встрече президентов было зафиксировано согласие сторон с началом новых переговоров, сформулирована их цель и зафиксированы основные вопросы, над которыми в ходе будущих переговоров необходимо продолжить работу, что и представлено в Совместном заявлении. В частности, нём указано, что цель этих переговоров будет состоять в том, чтобы еще более уменьшить опасность возникновения войны, особенно ядерной войны, обеспечить стратегическую стабильность, транспарентность и предсказуемость посредством дальнейших стабилизирующих сокращений стратегических арсеналов обеих стран. Это будет достигнуто путем поиска договоренностей, повышающих выживаемость, устраняющих стимулы для нанесения первого ядерного удара и воплощающих соответствующую взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными средствами.

Что касается самой концепции стратегической стабильности, то в настоящие время имеется целый спектр различных определений термина «стратегическая стабильность», общепринятого определения данного понятия до сих пор нет, что зачастую приводит к различным его трактовкам. Приведу одну из них – это состояние военно-стратегических отношений между государствами, которое характеризуется длительным устойчивым балансом сил, приводящим к устранению опасности развязывания ядерного конфликта (ядерной войны) и не позволяющим ни одной из сторон рассчитывать на достижение военно-политических целей путем агрессии без неприемлемых для себя последствий. Хочу обратить внимание, что здесь речь идёт о «балансе сил».

Возможен ли пересмотр концепции стратегической стабильности? Мне представляется, возможен. Интересным видится переход от «баланса сил» к «балансу интересов». Но это требует всесторонней и основательной проработки.

• 13 июня 2002 г. США в одностороннем порядке вышли из Договора по ПРО и Договор перестал существовать. А когда, по Вашему мнению, начался процесс деградации Договора по ПРО?

Думаю, однозначно ответить на вопрос, когда начался процесс деградации Договора по ПРО, нельзя, но я бы связал это с подготовкой и принятием в США программы СОИ (программы «Звёздных войн»), предусматривающей проведение испытаний и создание широкого спектра различных систем ПРО на новых физических принципах, в том числе и систем космического базирования.

В марте 1983 г. президент США Р. Рейган объявил об этой программе, прямо противоречащей Договору по ПРО (в статье V записано: каждая из Сторон обязуется не создавать, не испытывать и не развертывать системы или компоненты ПРО морского, воздушного, космического или мобильно-наземного базирования). Начались попытки американцев представить эту программу как, якобы, не противоречащей Договору по ПРО. С этой целью американцы выдвинули так называемое «широкое» толкование, дескать, допускающее создание ПРО с элементами космического базирования. Мы твердо стояли на «узком» (классическом) толковании, не допускающем создания подобных систем ПРО. В конечном итоге американцы вынуждены были признать справедливость нашей, а ранее общей позиции и перешли на «узкое» толкование. В марте 1997 г. Б. Клинтон и Б. Ельцин в Хельсинки ставят свои подписи под Совместным заявлением, в котором в качестве общей задачи объявляется сохранение Договора по ПРО, предотвращение обхода и повышение его жизнеспособности.

В сентябре-октябре 1998 г. в Постоянной консультативной комиссии (ПКК) в Женеве было проведено пятое рассмотрение действия Договора по ПРО (они проводились через каждые пять лет), по результатам которого было принято совместное заявление, под ним стоит подпись и США. В нём стороны зафиксировали, что Договор по-прежнему действует эффективно, и подтвердили основополагающее значение Договора, являющегося краеугольным камнем стратегической стабильности, для укрепления международной безопасности и для содействия процессу дальнейших сокращений стратегических наступательных вооружений и далее «стороны подтвердили свою приверженность Договору по ПРО, продолжению усилий по укреплению Договора, повышению его жизнеспособности и эффективности в будущем». А 13 декабря 2001 г. американская сторона в ПКК официально объявила о выходе США из Договора по ПРО, через шесть месяцев, 13 июня 2002 г., он перестал существовать. Хорошо помню этот день (с 1992 г. по 2002 г. я был Представителем России в данной Комиссии). Помню подавленные, опущенные вниз лица членов американской делегации, наверняка понимающих какими негативными последствиями, грозит миру этот шаг правительства США. Если сегодня спросить: стал ли мир безопаснее с выходом США из Договора по ПРО? Однозначный ответ – нет. Развертывание глобальной ПРО США ведет к гонке вооружений, в первую очередь, в качественном технологическом отношении, к выводу оружия в космос. А на горизонте видится новая, как мне кажется, пока недостаточно осознанная опасность.

В последнее время в США начала исподволь обсуждаться концепция комплексного противодействия ракетно-ядерному удару: до запуска ракет – «срыв пуска» (left of launch – «слева от старта», то есть на временной шкале до отметки «пуск»), а после их запуска – перехват на траектории полета. Объединение обеих вариантов противодействия, как считается, является наиболее эффективным и действенным средством устранения ракетной угрозы и в то же время менее затратным с экономической точки зрения. «Срыв пуска» ракет, по существу, предполагает комплекс способов воздействия на ракеты до их запуска, включая упреждающий удар по ПУ, вывод из строя систем оперативного управления ядерными силами, нарушение или отключение систем контроля запуска ракет путём кибер- или электронного воздействия.

В случае кибер-угрозы, во-первых, нет возможности оценить её масштаб (учитывая по существу неосязаемый характер технологий воздействия), во-вторых, установить, от кого она может исходить (тем самым создаётся ситуация полной неопределенности) и, в-третьих, проблематичным становится выработка адекватного ответа на такую угрозу (наращивать арсенал ракет, развивать новые средства, создавать средства противодействия и т.д.) для поддержания стратегического паритета или, по крайней мере, предотвращения получения одной из сторон стратегического превосходства.

Сбой в работе систем управления и др. систем, особенно в период высокой напряженности, может стать причиной обострения конфликта, а сам взлом – быть воспринятым как акт агрессии.

Существует также возможность обострения кризисной ситуации со стороны третьих сил, в том числе и террористов, за счёт проведения провокационных атак против компьютерных систем управления ядерным оружием. Могут предприниматься попытки спровоцировать подачу сигнала тревоги системами раннего предупреждения и манипулирования информационными системами. Очевидно, что реализация любого такого сценария может привести к эскалации и повышению риска инцидента с использованием ядерного оружия.

• Вы упомянули, что американская сторона продвигала внесение ряда поправок в Договор по ПРО в конце 1980-х – начале 1990-х гг., чтобы, дескать, спасти его. В чём заключалась суть этих поправок?

Возможность внесения поправок в Договор по ПРО содержится в его тексте. Но речь идёт о таких поправках, которые не затрагивают саму сущность Договора. США же предлагали внесение в него таких поправок, которые мы были вынуждены решительно отклонять. В наших СМИ было немало критики на этот счёт, некоторые «эксперты» и «специалисты» утверждали, что если бы мы согласились с американскими поправками, то Договор по ПРО можно было бы сохранить, обвиняли противников таких поправок в «твердолобости», чуть ли ни в «предательстве интересов нашей страны». Остановлюсь на одной из них и попытаюсь внести ясность. США предлагали внести, например, поправку, которая разрешала бы развертывание «ограниченной» системы ПРО территории страны. В статье I Договора записано: «Каждая из сторон обязуется не развёртывать системы ПРО территории своей страны и не создавать основу такой обороны…». Предложение американцев прямо противоречило Договору, поскольку та система, о которой они говорили как об ограниченной, в действительности таковой не могла быть. Почему?

Система ПРО должна включать такие основные подсистемы, как информационные средства, огневые ударные средства и средства боевого управления и связи. Чтобы прикрыть территорию страны от ракетного удара, необходимо создать и развернуть широко разветвлённую сеть информационных средств, в том числе космического базирования. Эти средства должны обнаруживать пуск ракеты с любой точки земли, определять параметры её движения и обеспечивать наведение на них противоракет. Таким образом, по самому характеру решаемых задач эти средства в принципе не могут иметь ограниченного характера. При этом подчеркну, что создание и развёртывание информационной составляющей системы ПРО, её функциональное сопряжение с огневыми средствами и средствами управления и связи – это ключевой, определяющий этап в развёртывании ПРО территории страны. Если это будет отработано и развёрнуто, то есть будет создана основа ПРО территории страны, то нарастить количество противоракет особых проблем не составит, это вопрос лишь принятия соответствующего решения, под любым надуманным предлогом.

В итоге, если бы российская сторона согласилась с предложением США, то Договор из запрещающего ПРО территории страны (а в этом его сама суть) превратился бы в его прямую противоположность – разрешающего развёртывание ПРО территории страны (он лишился бы своего смысла) и мы бы стали соучастниками его развала. То, что США, предлагая поправку об ограниченной ПРО, делали лишь первый шаг на пути создания глобальной ПРО – этот наш вывод сегодня подтверждается реальностью.

• В 1990-х годах в рамках Постоянной консультативной комиссии начались переговоры по проблеме разграничения стратегической и нестратегической ПРО. В чём, на Ваш взгляд, заключались сложности при определении подходов к разграничению систем ПРО?

Переговоры по проблеме разграничения стратегической и нестратегической ПРО начались в Постоянной консультативной комиссии (ПКК) в октябре 1993 г. В них участвовали делегации США и России, а также Белоруссии, Казахстана и Украины. Побудительными мотивами к их началу стал ряд обстоятельств.

Прежде всего – в последние годы стал набирать обороты процесс распространения ракет и ракетных технологий и всё очевидней становилась его опасность. Необходимо было искать пути нивелирования этой опасности. Одним из них виделся в разработке систем борьбы с баллистическими ракетами, не относящимися к стратегическим, то есть в разработке так называемых систем нестратегической ПРО. Но при этом возникает проблема предотвращения обхода Договора по ПРО при создании таких систем, для чего необходимо было разграничить системы стратегической и нестратегической ПРО. С этой целью и начались переговоры в ПКК.

Американцы выступали за то, чтобы каждая сторона сама определяла соответствие своих систем нестратегической ПРО Договору по ПРО. Мы настаивали на том, что пока нет согласованной юридической базы ни одна из сторон не вправе в одностороннем порядке судить о соответствии или несоответствии той или иной системы Договору по ПРО.

Переговоры шли трудно. Это объяснялось, с одной стороны, тем, что буквально до этого в США велись атаки на Договор по ПРО, предпринимались попытки внести в него такие поправки, которые фактически его бы разрушали, и полностью от этой линии американцы не отказались, а тут нужно было решать противоположную задачу – укреплять Договор. Но что более важно – это сложность самой проблемы разграничения: ведь нужно было найти «двуединое» решение, то есть такое, которое с одной стороны, позволяло бы создавать эффективные системы борьбы с нестратегическими баллистическими ракетами, а с другой – чтобы такие системы были практически не эффективными в борьбе со стратегическими баллистическими ракетами, чтобы зоны обороны такими системами от стратегических баллистических ракет были весьма незначительными и в силу этого в практическом плане не могло быть речи о возможности создания систем ПРО территории страны, запрещённых Договором по ПРО. При этом было ясно, что чёткой однозначной границы между этими системами нет, что любая система нестратегической ПРО теоретически может обладать некой вероятностью перехвата стратегических баллистических ракет. Прецедентов решения на переговорах подобных технически сложных задач не было.

В конечном итоге удалось договориться, что проблема разграничения должна решаться на основе сочетания критериев разграничения (ограничений на параметры БР-мишеней, используемых при испытаниях систем ПРО, а также ограничений на параметры компонентов систем ПРО) и мер укрепления доверия (обмен информацией о характеристиках компонентов систем ПРО, предоставление уведомлений об испытательных полигонах и пусках ракет-перехватчиков, показы систем ПРО и наблюдения за их испытаниями).

Для того, чтобы воплотить эту принципиальную договорённость в юридически обязывающие взаимоприемлемые соглашения, потребовалось долгих четыре года. В итоге, 26 сентября 1997 г. в Нью-Йорке с участием белорусской, казахстанской и украинской сторон был подписан пакет документов, касающихся вопросов разграничения стратегической и нестратегической ПРО.

Принципиально важно, что в этих документах была зафиксирована приверженность Договору по ПРО Соединённых Штатов и России, как и других участников переговоров.  В них зафиксированы принципы, на которые стороны будут опираться в своей практической деятельности в области нестратегической ПРО (развёртывание таких систем может осуществляться так, чтобы не создавалась реальная угроза СЯС [Стратегические ядерные силы. – Прим. ред.] другой стороны и эти системы не будут испытываться так, чтобы им придавалась такая способность, эти системы не будут развёртываться для применения друг против друга, масштабы развёртывания систем – по количеству и географии – будут соответствовать угрозе от БР третьих стран).

Можно констатировать, что с подписанием этих договорённостей противники Договора по ПРО лишились аргументов о том, что этот Договор устарел, не отвечает современным реалиям и на этом основании делать заявления о необходимости выхода из него. Причины выхода США из Договора по ПРО в 2002 г., как видно, были в другом.

• Прекращение действия Договора по ПРО спровоцировало начало кризиса системы контроля над вооружениями. Каким Вы видите будущее российско-американской системы контроля над вооружениями?

В условиях сложившихся к настоящему времени российско-американских отношений двусторонние российско-американские переговоры о дальнейшем сокращении ядерных вооружений, на мой взгляд, маловероятны и более того нецелесообразны.

Поясню свою личную точку зрения. Во-первых, сокращение ядерных вооружений, скажем, ещё на несколько сот единиц с точки зрения укрепления стратегической стабильности мало что изменит. Во-вторых, с политической точки зрения сокращение ядерных вооружений, конечно, будет оцениваться положительно, но существенного улучшения российско-американских отношений (как это было в 1980–1990 гг.) сейчас оно не даст. Так, несмотря на то что Договор СНВ-3 способствовал снижению напряженности в российско-американских отношениях, но его заключение не смогло переломить существующие негативные тренды. Актуальность переговоров в области контроля над ядерными вооружениями в последние годы заметно снизилась, на передний план вышли экономические войны, именно они в настоящее время подтачивают устои стратегической стабильности. В условиях, когда США с 2013 г. начали вводить масштабные санкции против России, усилившиеся после переворота на Украине в 2014 г., когда действует многоуровневая система многочисленных санкций, в том числе и против нашего оборонно-промышленного комплекса, закреплённая в августе 2017 г. на законодательном уровне, говорить о переговорах по ограничению вооружений не приходится. В-третьих, с военной точки зрения, нынешнее состояние наших ядерных сил, разработка и принятие на вооружение новых современных комплексов надежно гарантируют нашу безопасность на данном этапе и на перспективу.

Если пойти на двусторонние переговоры о дальнейших сокращениях ядерных вооружений, то мы будем вынуждены резать по живому, т.е. уничтожать совсем ещё новые вооружения, либо перестраивать структуру наших СНВ по американскому образцу, уничтожая МБР [Межконтинентальные баллистические ракеты. – Прим. ред.] и наращивая БРПЛ [Баллистические ракеты подводных лодок. – Прим. ред.], что абсурдно и с экономической, и с военной точки зрения (учитывая разную структуру СНВ России и США – у нас основная доля ядерных боезарядов приходится на МБР, у американцев – на БРПЛ, у нас МБР оснащены РГЧ ИН [Разделяющейся головной частью с блоками индивидуального наведения. – Прим. ред.], у американцев – моноблочные), либо смириться с получением американцами абсолютного превосходства.

В-четвёртых, США продолжают планомерное создание, развертывание и наращивание глобальной ПРО. В этих условиях принципиально важным является то, что дальнейшее сокращение СНВ сторон будет косвенно способствовать повышению эффективности создаваемой в США ПРО, подводить почву под обоснование целесообразности её развёртывания. Наконец, необходимо учитывать и то, что при дальнейшем сокращении ядерных вооружений Россией и США будет расти превосходство в ядерных вооружениях блока НАТО (Великобритания и Франция в общей сумме обладают примерно 500 ядерными зарядами). Неучастие этих стран в рассматриваемом разоруженческом процессе приводит к тому, что при сокращении Россией и Соединенными Штатами ядерных вооружений до равных уровней преимущество получают США, поскольку не секрет – в составе НАТО функционируют стратегические наступательные силы альянса с элементами объединенного ядерного планирования, едиными формами и способами боевого применения ядерных сил, адаптированной системой управления ядерным оружием. Это особенно чувствительно, когда речь идет о двустороннем сокращении ядерных вооружений в условиях развертывания американцами глобальной системы ПРО и при наличии превосходства США (и всего блока НАТО) в области обычных вооружений.

В сложившихся условиях выработка договоренностей в области ядерных вооружений, по моему мнению, может иметь место только на многосторонней основе. Многосторонность является ключевым принципом переговоров в области ядерного разоружения и нераспространения и признается всеми государствами-членами ООН. Позиция Великобритании, Франции, а также Китая сводится к следующему: они считают, что страны, обладающие наибольшими ядерными арсеналами, несут особую и главную ответственность за ядерное разоружение и потому Россия и США предварительно должны «решительно» и «существенно» сократить свои ядерные арсеналы «до уровня, сопоставимого с количеством ядерного оружия у других ядерных государств» и тогда они присоединятся к многосторонним переговорам по ядерному разоружению. США в последнее время заявляют о переговорах на трёхсторонней основе: к США и России должен подключиться Китай (Великобритания и Франция в стороне), что, понятно, представляет тупиковую позицию.

Конечно, полагать, что можно выйти на многостороннее и фундаментальное соглашение в нынешних условиях не приходится. Начинать надо с важных, но более «скромных» шагов. Мне видится, например, такое предложение: подготовить и принять Соглашение между США, Россией, Китаем, Великобританией и Францией о предотвращении ядерной войны, по существу, идущее на замену Соглашения между США и СССР о предотвращении ядерной войны от 22 июня 1973 г. и учитывающее реалии изменившейся международной ситуации.

В этом документе можно было бы зафиксировать, как минимум, следующие моменты. Во-первых, цель политики участвующих в соглашении сторон – устранение опасности ядерной войны и применения ядерного оружия. В соответствии с этим стороны берут обязательство действовать так, чтобы предотвращалось возникновение ситуаций, способных вызвать опасное обострение их отношений, избежать военной конфронтации, возникновения ядерной войны. Во исполнение указанной цели каждая сторона будет воздерживаться от угрозы силой или ее применения против другой стороны, ее союзников и других стран. Во-вторых, стороны обмениваются согласованными данными о своих вооружениях и предоставляют уведомления (это равноправное предложение, оно не зависит от количества имеющихся у сторон вооружений). В-третьих, стороны берут обязательство не наращивать в количественном отношении свои ядерные арсеналы (здесь принципиально важно то, что не вводится какой-то общий уровень вооружений, который должны иметь участники переговоров, при котором одни должны сокращать свои вооружения, а другие получали бы право их наращивать до общего уровня, иными словами, сторонам не требуется выравнивать свои арсеналы, а фактически фиксируется их нынешнее состояние). При этом те из сторон, у которых ядерных вооружений больше, чем у других, (Россия и США) выразили бы готовность к снижению своих ядерных арсеналов, сообразуясь с реально складывающейся ситуацией. Наконец, стороны проявляют сдержанность в качественном совершенствовании ядерных вооружений, подрывающих стратегическую стабильность.

Такая договорённость носила бы многосторонний характер, не ущемляла интересов сторон, реально подключала бы все ядерные государства к процессу контроля над ядерными вооружениями, не откладывая на далёкое будущее – когда уровни таких вооружений у них выровняются и, что ещё важно, вела бы к укреплению доверия между сторонами.

• Давно ли Вы знакомы с ПИР-Центром? Расскажите, пожалуйста, про Ваше взаимодействие с нашей организацией. Также какой совет Вы могли бы дать молодым и начинающим исследователям в области контроля над вооружениями и ядерного нераспространения?

С ПИР-Центром знаком давно. Для меня своеобразной визитной карточкой ПИР-Центра стал журнал Ядерный Контроль, первый номер которого вышел в 1994 г. и который с 2007 г. стал выходить под новым названием – Индекс Безопасности. Что меня привлекало в журнале? Это широкий круг объективной глубокой аналитической информации, касающейся ядерных вооружений, ядерных доктрин, контроля над ядерными вооружениями, проблем ядерной безопасности, ядерного нераспространения, то есть вопросы, с которыми связана большая часть моей жизни. Какой совет молодым и начинающим исследователям? Своей работой и дальше укреплять авторитет своей организации.

Интервью проводил координатор Информационной Программы ПИР-Центра
Егор Чобанян 16 февраля 2023 г..

Помощь в подготовке интервью оказывала стажёр ПИР-Центра
Софья Федичева.

---

Примечания

[1] Совместное заявление относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности. Государственный визит президента СССР М. С. Горбачева в Соединенные Штаты Америки, 30 мая – 4 июня 1990 г. Документы и материалы. URL: http://maxima-library.org/component/maxlib/b/525229

Ключевые слова: История в лицах; Контроль над вооружениями

NPR/HIS