ПИР-Центр провёл интервью с Николаем Николаевичем Спасским, заместителем генерального директора-директором Блока международной деятельности государственной корпорации «Росатом». Мы обсудили аспекты российско-иранского сотрудничества в рамках переговоров по СВПД, а также перспективы и приоритеты российского международного атомного сотрудничества с другими странами. Интервью состоялось 11 марта, то есть на момент проведения 8 раунда переговоров по СВПД в Вене.
Николай Николаевич, в рамках 8 раунда переговоров в Вене по СВПД американская сторона объявила, что они не намерены предоставить юридическое доказательство того, что не будут препятствовать российско-иранскому экономическому сотрудничеству. Подскажите, в рамках данной ситуации, как Вы оцениваете будущее российско-иранского сотрудничества в атомной отрасли?
Очень хороший вопрос, на который, к сожалению, сейчас не будет полного ответа, прежде всего потому, что переговоры продолжаются. Сейчас самый ответственный этап. Мы можем ожидать, что, все-таки, комплексная пакетная договоренность состоится в ближайшее время, хотя шансы не стопроцентные. Это первое. Второе, извините, но есть такая реалия жизни, когда чего-то не знаешь, а что-то знаешь, но не можешь сказать, и это совершенно нормально, потому что слишком большие ставки и очень деликатные переговоры. Прежде всего, в тексте (в основном теле договоренности) содержатся очень приличные формулировки. В той части, о которой вы сейчас говорили про наше сотрудничество с Ираном, формулировки очень приличные, однако пока недостаточные, требующие подкрутки. Этим сейчас занимается наша дипломатия, в первую очередь наш постоянный представитель при МАГАТЭ и других международных организациях в Вене, Михаил Ульянов. Очень крупный, очень серьезный, очень креативный дипломат. Очень надеюсь, что у него получится. То есть, повторяю, речь идет о подкрутке этих положений.
Теперь дальше. Наше сотрудничество с Ираном не на ровном месте развивается. Мы в тяжелейших условиях, при санкционном давлении достроили первый блок АЭС «Бушер». Почему говорю, единственный в мире случай, потому что там лежало брошенное немецкое оборудование ещё со времен ирано-иракской войны. Персидский залив, мне там доводилось бывать, помимо всего прочего, это совершенно страшная климатическая среда с высоким уровнем влажности. Воздух пропитан солью, дикое солнце. То есть, можете представить, что оборудование там, хоть и в ящиках, пролежало, по сути, несколько десятилетий. Мы его взяли, интегрировали в современный проект, построили, пустили. Кстати, хорошее немецкое оборудование KWU. Но, тем не менее, с инженерной точки зрения, никаких чертежей не было — это беспрецедентно.
Есть этот блок, на который нужно поставлять топливо, которому нужно обеспечить эксплуатацию. Есть два новых блока, которые мы уже строим. То есть, отвечая на закодированную часть вашего вопроса, в чем-то будет легче, в чем-то тяжелее. Легче, потому что с Ирана будет снято санкционное давление, тяжелее, потому что, если в условиях санкций, называя вещи своими именами, по сути дела, из крупных партнеров были мы и китайцы, сейчас придут европейцы. В меньшей степени, может быть, какие-то американские фирмы. Но, тем не менее, мы к здоровой конкуренции готовы.
Спасибо за Вашу экспертную оценку. У меня сложилось такое же впечатление от переговоров, будем надеяться, что они завершатся для нас в положительном ключе. Ещё хотелось бы у Вас узнать про планы России в атомной отрасли, какие у нас есть перспективы развития? Может быть, Вы можете назвать примеры других стран, с которыми мы можем наладить контакты в атомной энергетике? Может быть, после тех событий, которые переживает Россия уже третью неделю, мы сможем перенаправить свои усилия в атомной отрасли, или наш путь продолжится в таком ключе, в котором он развивается сейчас?
Если бы мы встретились в начале февраля, можно было бы дать очень четкий, очень развёрнутый ответ, потому что, если говорить про присутствие на мировых рынках, подчеркиваю, на мировых, потому что, конечно, китайцы внутри страны строят больше, но на мировых рынках мы первая держава абсолютно, вне всякой конкуренции. По сооружению больших атомных энергоблоков мы держим где-то 75–77% мирового рынка, мы строим в 9-ти странах. Строим, это значит строим, не говорим про стройку, а реально строим на земле. Сейчас, конечно, ситуация другая. Проявляется не просто санкционное, а массированное, тотальное давление на нашу страну. В том числе, естественно, на российскую атомную отрасль, потому что мы часть и российской экономики, и мировой экономики. Исходя из этого, я бы ответил несколькими штрихами.
Прежде всего, мы будем продолжать работать, выполнять свои обязательства настолько, насколько нам это позволит новая обстановка. Очевидно, в рамках тех решений, которые принимаются в нашей стране Президентом и Правительством. Но в целом, традиционная позиция нашего руководства, нашего Правительства и российской атомной отрасли заключается в том, что атомная энергетика должна быть вне политизации. Вне политики быть невозможно, а вне политизации можно, потому что атомная энергетика — это слишком серьезно, она слишком завязана на безопасность, у неё слишком длинные циклы.
Возьмём современный атомный энергоблок: стройка длится, как правило, примерно лет 10, может быть больше, может быть меньше. Плановый период эксплуатации 60 лет – 20 лет то, что закладывается, как продление срока эксплуатации, 10 лет – вывод из эксплуатации. На протяжении всего этого периода поставки ядерного топлива, сопровождение эксплуатации, сервисы, подготовка персонала – всего 100 лет. То есть, при всем уважении, атомная энергетика — это другое, чем поставки машиностроительной продукции, чем нефть и газ, чем военно-техническое сотрудничество…
По конкретным проектам предпочел бы сейчас не говорить, потому что это очень тонкая, очень деликатная работа. Хочу только упомянуть, что наши проекты достаточно равномерно распределены по миру. Мы помогаем китайцам строить четыре больших атомных энергоблока мощностью 1200 мегаватт. Помогаем — это значит делаем проекты, поставляем «ядерный остров». Да, очень многое они сами делают хорошо, нужно отдать должное, но это наши проекты и наше реакторное оборудование. Дальше, мы в Индии строим четыре блока, в Бангладеш строим два блока, и так далее. Перечень можно продолжать. То есть, улавливая подтекст вашего вопроса про географическое распределение нашего присутствия в мире, уже сейчас мы очень серьезно представлены в Азии, очень серьёзно. И, наконец, «Росатом» — это не только большие атомные энергоблоки. Сейчас мы позиционируем новый флагманский продукт: атомные энергоблоки малой мощности мощностью 50 мегаватт.
Закон гласит: «Если хочешь что-то успешно продавать в мире, вначале сделай у себя». Сейчас мы два таких проекта реализуем на основе уже принятых решений Правительства в нашей стране. Это 4 атомных энергоблока в плавучем исполнении для обеспечения Баимского месторождения вблизи Чукотки, атомные энергоблоки РИТМ-200, за которыми стоят десятки лет эксплуатации наших атомных ледоколов и технологические решения, которые туда восходят. Такой же блок мы делаем в наземном исполнении в Якутии, тоже под обеспечение горнорудной промышленности. Тем самым, открываем не просто новое направление в нашей работе, но, по большому счету, новое слово в мировой энергетике. Не мы единственные занимаемся этим всем, но мы первые. И наработок у нас больше, потому что есть опыт многих лет эксплуатации ледокольного флота в тяжелейших условиях Арктики.
Дальше, мы делаем центры ядерной науки и технологий на основе исследовательских реакторов. Была пауза в тяжелых 90-х – начале 2000-х. Сейчас делаем, строим и в мире, и у себя. Инновационный проект «Прорыв», нацеленный на разработку, создание и промышленную реализацию замкнутого ядерного топливного цикла на базе реакторов на быстрых нейтронах, Северный морской путь, оператором которого мы являемся. Занимаемся новыми технологиями: это и аддитивные технологии, кванты и многое, многое другое. Это смежно, но опять-таки, на том высоком технологическом массиве, который у нас есть.
Самое главное то, что мы все это делаем с пониманием зелёный повестки. По-другому просто нельзя. Сейчас ни одна отрасль промышленности не выживет, если она себя будет противопоставлять зелёной повестке. У нас за этим стоит не конъюнктура, а глубокое убеждение, что атом не просто совместим с зеленой повесткой, атом — это неотъемлемая часть зеленой повестки. Без атома, совместимого с устойчивым развитием, зеленого перехода быть не может. То, что мы видим на Западе, и что сейчас ещё более извращается – это страшная, запредельная политизация зеленой повестки. Ну, как говорится, жизнь все расставляет по своим местам. К сожалению, иногда не быстро.
Интервью подготовила стажер Анастасия Куликова 11 марта 2022.
