Летопись ПИР-Центра

История пировских стен

в семи сериях, без пролога и без эпилога

СЕРИЯ 1. Пушкинская, Страстной бульвар 2, 1993-1996 гг.

Наше путешествие начнется с того места, где начиналась история ПИРа, с места, которое было колыбелью гражданского общества Российской империи, а затем и современной России. Кажется, Александр Сергеевич посчитал бы за честь, что его памятник будет стоять именно здесь – на пересечении Тверской и Страстного.

 Для великого русского поэта это место могло быть особенным. Похоже, что здесь он мог одинаково горячо желать «минуты верного свиданья», направляясь в салон княгини Волконской, и «минуты вольности святой», прогуливаясь по бульвару после жарких политических дискуссий в стенах Английского клуба, находившегося в здании, которое сейчас располагается напротив памятника.

Впрочем, не только он. На бульваре стоят памятники Твардовскому и Высоцкому – личностей, у которых чувство прекрасного было таким же острым, как и чувство справедливости. Памятник Твардовскому – символ этого бульвара, где гражданская лирика переплеталась со смелой, насколько это было возможно в то время, публицистикой. Именно на этой улице появилось понятие тварда (от фамилии Твардовского) – меры честности и стойкости журналиста.  Во времена Российской империи здесь располагалась редакция Московских ведомостей, в Советское время – редакция Нового мира, в девяностые годы ХХ века – Московские новости. Именно здесь по адресу Страстной бульвар, 2 зарождался ПИР-Центр.

В то время там стояло длинное здание сталинской застройки, построенное в 1930-х гг. в рамках Генерального плана преобразования Москвы.

Газета Московские новости располагалась как раз в этом большом длинном здании. Как пишет Виктор Лошак в своей книге Наивные годы, «редакция была огромная, только отдел писем занимал первый этаж большого здания на Пушкинской площади».

«Сейчас даже сложно представить, чтобы какая-либо газета занимала столько места в самом центре Москвы! У МН даже была собственная библиотека, которой заведовал внук Никиты Хрущева, тоже Никита Сергеевич, – говорит Вадим Козюлин. – Помню длиннющий коридор. По обе стороны коридора шли кабинеты, где сидели люди в растянутых свитерах. Они были гениями и неформалами».

Гении и неформалы были, к тому же, большими энтузиастами и по большей части либералами. Виктор Лошак справедливо пишет, что «еженедельник превратился в едва ли главную школу подготовки нового поколения журналистов для разных московских изданий» [1]. А если брать шире, это была кузница нового поколения кадров для России, которая в то время готовилась к прыжку в демократию.  Можно предположить, что в таких местах формировался будущий третий сектор [2], появление которого Чубайс как-то назвал одним из самых интересных и позитивных явлений российского общества за последние 30 лет.

Если в 1980-е гг. газета была витриной политики гласности, в 1990-е она стала одним из центров зарождавшейся демократии. Напротив газеты открылся первый Макдональдс. У памятника Пушкину часто собирались толпы: либо на митинги, либо для того, чтобы прочитать свежий номер газеты, которую вывешивали на стенде. Егор Яковлев, главный редактор газеты с 1986 до 1993 г. как-то писал, что людям приходилось вставать в 5 утра, чтобы «с боем взять в своем киоске газету или покупать ее у спекулянтов по пятикратной цене», т.к. в начале тираж был ограничен, а подписка была недоступна [3].

Тираж русскоязычной газеты в 1988 г. по России составлял около 350 000 экземпляров. В 1990-е гг. газета распространялась в 140 странах мира [4]. Конечно, такая популярность вызывала интерес власти. Как утверждает Вадим Козюлин, первые лица города (Лужков, Гайдар) совершенно искренне любили бывать в газете, чтобы обсудить политические события. Виктор Лошак же пишет: «для многих чиновников доброе слово в Московских новостях становилось в буквальном смысле пропуском в новую постперестроечную жизнь. Вспоминаю, как, борясь за мандат депутата, ветеран российского парламента – депутат всех его созывов, а в тот момент председатель одного из столичных райсоветов – Николай Гончар вместо наглядной агитации расклеил свое интервью в МН. Сработало безотказно»[5]. Повышенное внимание со стороны политиков привело к появлению новой бизнес-идеи – Клуба Триалог.

«Уже тогда власть становилась все более непрозрачной. Люди питались слухами. Журналистам в МН иногда удавалось узнавать что-то от высокопоставленных лиц. Но опубликовать это было нельзя. Володя Орлов предложил издавать ограниченным тиражом бюллетень Moscow News Confidential, в которой публиковалась информация из первых уст, для этой же цели проводились закрытые встречи, которые собирались в кабинете у тогдашнего главного редактора – Виктора Лошака,» – вспоминает Вадим Козюлин.

После создания Триалога появилась идея создания НКО. «В ту пору было модно создавать свои НКО, – делится Андрей Кортунов. – В то время мы и познакомились. Только я за эти годы создал их, наверно, десяток, и большая часть из них уже не работают (смеется). А Володя оказался более последовательным, он вложил очень много сил, энергии в ПИР-Центр».

Итак, в 1994 г. в здании Московских новостей возник ПИР. В документе об учреждении ПИР-Центра гордо стоят четыре фамилии: Егора Яковлева, Анатолия Торкунова, Егора Гайдара и Владимира Орлова. Нельзя не упомянуть об истории аббревиатуры, хотя о ней, всем и каждому, кто принадлежит к пировскому сообществу. Как объясняет Владимир Орлов: «Мне всегда особенно нравились строки из стихотворения Тютчева Цицерон:

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие,
Как собеседника на пир.

Именно отсюда берет начало аббревиатура из трех букв.

Чем же занимался ПИР в свои первые годы, когда не было Аутлуков, Шейрпоинтов, ПИР-Прессов, сайта и проч.? Издавал журнал! Ведь он родился в лоне журналистики. И все, кто знал ПИР в то время, вспоминают, прежде всего, про Ядерный Контроль. «Все-таки как журналисту мне было понятнее начинать с издательского проекта. Первым таким проектом стал журнал Ядерный Контроль, пробный, нулевой, номер которого вышел осенью 1994 г. ПИР-Центр начинался как научно-практический кружок по вопросам ядерного нераспространения, сформированный вокруг журнала и по сути для обслуживания журнала,» – рассказывает Владимир Орлов. То есть первоначальной задачей было именно создание журнала, а не организации, поэтому появление ПИРа в здании редакции МН выглядело органично и вполне понятно.

«Non multa, sed multum», – под этим лозунгом ПИР, кажется, жил со своих самых первых дней, когда два редактора – студентка журфака МГУ Людмила Баландина и доцент МГИМО Ильдар Ахтамзян – наперегонки со временем готовили материалы для ежемесячного ЯКа.  «Я помню постоянное напряжение: успеть отредактировать, затем сверстать, затем – бежать на пары в МГУ,» – рассказывает Людмила.

Мода на НКО давала о себе знать. Примерно в то же время открылись Ассоциация по нераспространению (Андрей Загорский), Совет по проблемам критических технологий (Борис Длужневский), Центр по вопросам экспортного контроля (Анатолий Булочников). Вполне конкурентное поле для такой маленькой организации как ПИР. За углом в бывшем доходном доме Логуновых обосновался Фонд Карнеги и стал выпускать похожий журнал – Ядерное распространение. Как утверждает Ильдар Ахтамзян: «Журнал был интересный, но статьи неоригинальные. А мы все-таки готовили авторские материалы. А еще, когда мы придумывали символ ПИРа, помню, что я в шутку предложил, чтобы это была груша: от латинского pirrum. И еще груша – как альтернатива Яблоку – партии, которая была одним из спонсоров Карнеги». Но ПИР сумел сохранить добрые отношения со своими соперниками. Вскоре с Карнеги была проведена первая конференция по нераспространению, но об этом чуть попозже.

Из офиса на Страстном ПИР затем переезжает в МГИМО. «В Московских новостях тогда начались тяжелые времена, связанные с упадком газеты и со стремлением ее спонсоров прибрать к рукам лакомое здание на Страстном бульваре, не заботясь о развитии издания,» – с сожалением рассказывает Владимир Орлов. Действительно, здание вскоре приватизировали за один рубль, потом снесли. Его место заняла новостройка, где теперь располагается дизайн-отель StandArt, а мог бы быть бутик-think-tank…

 

СЕРИЯ 2. Проспект Вернадского, МГИМО, Проспект Вернадского 76, 1996-1997 гг.

Аудитория 3039. Кафедра мировых политических процессов. К сожалению, сейчас здесь уже ничего не напоминает о ПИРе. Но именно сюда в 1996 г. переехала небольшая редакция Ядерного Контроля, и именно здесь денно и нощно кипел творческий издательский процесс. «Это был какой-то серый кабинет, где не было даже укромного места, чтобы обсудить зарплату с людьми, которые приходили к нам устраиваться на работу,» – вспоминает Владимир Орлов. Впрочем, у кафедры ПАМП сейчас еще более скромное помещение.

«Я не помню, было ли в кабинете что-то примечательного, в ПИРе примечательными всегда были люди,» – делится Людмила Баландина.

Да и тогда было важно, что есть своя территория, что работа не останавливалась.  Аудиторию ПИРу предоставил тогдашний проректор Иван Тюлин. «Я тогда пришел к нему с какой-то бутылкой, чтобы сказать спасибо. Он улыбнулся и говорит: «Володя, знаете, сколько у меня этих бутылок? Я просто рад, что смог помочь,» – вспоминает Владимир Орлов.

 «Для меня с переездом в МГИМО ничего не изменилось, только ходить стало ближе, – улыбается Ильдар Ахтамзян. – А еще помню, что на стене в офисе висел один забавный постер про американских политиков, который, как мне кажется, и сейчас очень поучителен. Он у меня до сих пор сохранился:

When Statesmen gravely say; “We must be realistic”,
The chances are they're weak and, therefore, pacifistic,
But when they speak of Principles, look out: perhaps
Their generals are already poring over maps. 

Мораль предельно ясна: когда американцы начинают говорить о своих принципах, жди беды…С тех пор американскую риторику я анализирую отчасти исходя из этого стишка».

Если в Московских новостях случались перебои с техникой – когда ломался принтер или компьютер отключался и удалял весь текст, потому что не выдерживала проводка – то в МГИМО Ядерный Контроль, можно сказать, что был поставлен на конвейер, которым все так же управляли Владимир Орлов, Алексей Захаров, Екатерина Школьник, Ильдар Ахтамзян и Людмила Баландина.

«Самый большой страх был выпустить не Ядерный Контроль, а ядреный, – смеется Ильдар Ахтамзян. – Но такого, слава Богу, мы никогда не допускали. И вообще опечатки была вещь довольно редкая. Один раз, правда, мы перепутали инициалы генерала Евстафьева, точнее, перепутал автор статьи, а мы недоглядели. Мне до сих пор стыдно».

Часто в редакции возникали споры. По рассказам Людмилы, Владимир Орлов и Ильдар Ахтамзян часто не соглашались друг с другом по поводу орфографии, пунктуации.

– Я – профессор МГИМО, – говорил Ильдар Ахтамзян.

– А я учился по книгам самого Розенталя! – парировал Владимир Орлов. 

«А я вносила сначала одну правку, потом другую, и так по несколько раз, – улыбается Людмила. – И потом заметила, что стала делать все больше и больше ошибок в учебных текстах…Я начала путаться! В итоге наша преподаватель по русскому языку однажды спросила меня: «Баландина, как Вы поступили?».

«Помню, что Людмила на своем ноутбуке редактировала ЯК в программе PageMaker. А Ильдар работал в WordPad, который был предшественником сегодняшнего ворда,» – вспоминает нынешний директор компании Super Job Алексей Захаров. Кстати, именно Алексей был тогда гуру информационных технологий и учил коллег работать в этих программах, печатать на принтере, верстать. Еще, тогда же у ПИРа появился новый и едва ли не первый в России сайт, который был сделан бывшим в то время замдиректора ПИРа Алексеем Захаровым: «Еще в МН мне поставили задачу – разобраться с тем, что такое Интернет и зачем он нужен. С тех пор и разбираюсь. Когда немного разобрался, получился сайт ПИРа. Помню к нам приезжали гости из американских университетов, мы им показывали сайт, они удивлялись. У американских университетов тогда не было сайтов, а у нас был».

СЕРИЯ 3. Беляево. Институт биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова Российской академии наук (ИБХ РАН). Ул. Миклухо-Маклая, 16/10к1, 1997-2000 гг.

Алексей Захаров не только создал ПИРу первый сайт, но и нашел следующий офис, куда мы с Вами и отправимся.

Обычный спальный район: бетон, дворы, пруды, гипермаркеты. Вдоль Миклухо-Маклая также серо тянутся здания московских университетов: РУДН и РГГРУ. Рядом – Тропаревский парк, куда по выходным устремляется рой машин с разных концов Москвы. На пересечении с улицей академика Волгина в Москве находится Институт биоорганической химии имени М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН. Здание, с одной стороны, органично вписывается в бледную массу городского ландшафта, с другой – сразу цепляет своей необычной планировкой: на Миклухо-Маклая оно выходит углом, выбиваясь из привычной цепи фасадов. И обычному прохожему с первого взгляда непросто разгадать архитектурную загадку cооружения.

«Потрясающее здание, зимний сад, бассейн, сауна, на велике туда на работу ездил,» – вспоминает Владимир Орлов. «Там были мрачные широкие коридоры, всегда какие-то безжизненные, будто всех уже в ходе экспериментов истребили. – говорит Дмитрий Поликанов. Ощущения, почти как у Фарады в Чародеях: люди, где вы и кто так строит?».

А Тарковскому, возможно, показалось бы, что это отличная съемочная площадка для нового фильма: смотрится немного инопланетно, немного заброшенно –футуризм брежневской эпохи. Здание строилось с 1976 по 1984 г. и говорят, сам директор института академик Ю. А. Овчинников принимал участие в проектировании здания, которое, если смотреть сверху имеет форму ДНК.

В здание просто так не пробраться, но можно посмотреть его изнанку глазами журналистов-фотографов, которые не раз вдохновлялись особой аурой этого места.

Внутри клумбы с экзотическими растениями, белый камень и металл, лестницы, спускающиеся геометричной волной. Со стен свисают советские телевизоры с пустым, мутно белым экраном.  Звенья ДНК соединены коридорами с ромбовидными окошками, которые изнутри выглядят как будто иллюминаторы космического корабля.

«Это был очень современный офис, – комментирует Вадим Козюлин. – Нам тогда казалось, что он европейского уровня: там было много стекла, металла, оранжерея». Неформальные собрания, пировский тимбилдинг, стали тоже проходить по-современному: «Помню, что Владимир Андреевич [Орлов] после нескольких поездок в США стал заказывать в офис пончики, как на американских вечеринках,» – рассказывает Ильдар Ахтамзян.

ПИР гордится тем, что вот уже несколько лет  воспитывает новое поколение специалистов в сфере международной безопасности. И, действительно, через ПИР прошло много громких фамилий. Здесь брал свои первые интервью известный военный обозреватель Дмитрий Литовкин (1972-2022), которые затем переводил Дмитрий Поликанов: «Я взял несколько текстов и напереводил тогда на свои первые 300 долларов. Сдал материалы, подписал акты и уехал отдыхать. Подумал, что деньги заберу по возвращении. А это был август 1998 г.

Поэтому когда я в конце месяца вернулся, то мои 300 долларов сильно упали в цене. Когда доллар кругом был уже по 20 руб. и выше, я получил расчет по 8, кажется. Был первый жизненный урок – не расслабляться». Здесь же Иван Сафранчук [6], который первый в ПИРе еще в далеком 1999 г. стал работать дистанционно (т.е. писать тексты дома, а не в офисе), как начинающий эксперт размышлял о перспективах ратификации СНВ-2 и написал свою первую книжку о ядерной триаде России.

«У нас была большая комната (тогда я узнал впервые про openspace, который потом вошел в большую моду), небольшая приемная с доской объявлений (помню, как после дефолта 1998 г. мы там читали приказы о внутреннем курсе доллара для расчетов с сотрудниками) и вытянутый кабинет директора,» – так описывает убранство нового офиса Дмитрий Поликанов.

В общем, с 1998 по 1999 г. здесь занимались не только белками и пептидами, но и ядерным нераспространением. Воспоминания об этом необычном месте навеяны особой ностальгией. Как говорит Дмитрий Поликанов, «у меня воспоминания почему-то на уровне ощущений. Помню, например, фиолетовые предпечатные формы для Yaderny Kontrol Digest, помню удивительный шрифт Book Antiqua, который всегда поражал меня своей округлостью и загадочностью, помню запах свежеотпечатанных номеров, бесконечные конверты для рассылки и развоза, взорванную микроволновку, в которой коллеги поставили варить пельмени и забыли…».

СЕРИЯ 4. Маяковская. Дом Левенсона, Трехпрудный 9, 2001-2004 гг.

Пожалуй, самый пижонский офис у ПИРа был здесь, по адресу Трехпрудный 11/13.  С Тверской поворачиваем напротив отеля Marriott и попадаем в маленький Благовещенский переулок с бутиками цветов, ресторанами Novikov Group c занавесками из красного бархата, шехтелевскими замками с цветной фасадной плиткой и барельефами в виде аканта. В одном из таких замков разместился однажды ПИР.

Это здание известно как дом Левенсона. При Российской империи здесь располагалась императорская скоропечатня. Издатель Александр Левенсон мечтал, чтобы у типографии было красивое здание, а не индустриальное. За дело взялся сам Шехтель [русский архитектор, яркий представителей стиля модерн – Прим. ред.] и создал один из самых ярких шедевров модерна. По стенам бывшей скоропечатни разбросаны каменные узоры в виде цветов, плодов и листьев, в том числе несколько раз повторяется один из символов модерна – чертополох. У входа в здание посетителя встречают фонари в форме этого растения, над окнами помещены барельефы, изображающие мастеров-печатников со станком. В центральном эркере расположился золотой витраж с гербом Российской империи.

Типография Левенсона работала в этом доме до 1917 г. В советское время типографию национализировали и преобразовали сначала в государственную типографию треста Мосполиграф, потом – в Московскую типографию Искра революции. В 2013-2016 гг. была проведена комплексная реставрация административного корпуса бывшей типографии. В частности, было возвращено первоначальное цветовое решение, отреставрированы лепной декор и барельеф главного фасада, купол и витраж эркера, на парадном входе были восстановлены кованые светильники в виде цветов чертополоха.

Когда-то здесь издавали рассказы Чехова, сборники Цветаевой, а через век – журнал Ядерный Контроль. ПИР переехал в это здание в 2001 г. Как объясняет Владимир Орлов, «Многие тогда стали подсказывать, что нужен офис в центре: тогда еще было модно приходить в офисы на лекции и семинары. Тот же Карнеги кроме качественной аналитики, подкупал всех тем, что они организовывали семинары с фуршетами. После голодных девяностых это было приятно. Люди даже уносили оттуда еду с собой». По рассказам сотрудников, иногда собрания тянулись до утра.

Внутри были длинные коридоры с кабинетами с обеих сторон. ПИР располагался в самом тихом, дальнем участке здания, где была хорошая библиотека и зал для заседаний. С этим местом связана еще одна из тысячи недолговечных, но милых традиций ПИРа: отсюда в летний зной пировцы иногда уезжали на летнее купание в деревню Козино.

Однако цена за аренду помещения в таком прославленном месте была высокая. И вскоре ПИРу пришлось отсюда уехать. Тем более, что в 2004 г. директор ПИР-Центра Владимир Орлов уехал в Швейцарию для работы в Женевском центре политики безопасности (GSCP, или ЖЦПБ). «Понятно, что из эгоистических соображений я решил, что крутой офис на это время ПИРу не нужен, – поясняет Владимир Орлов. – Да и к тому времени мы решили, что достаточно раскрутились и стоит больше инвестировать в людей, чем в офис. Хотя были очень привлекательные варианты, например, в одном здании к офису продавали квартиру, из которой можно было сделать просторный кабинет директора с душем и кухней».

СЕРИЯ 5. Маяковская. Трехпрудный 11/13, 2005-2008 гг.

На Трехпрудном местный московский шик приоткрывается чуточку больше: у подъездов с тяжелыми деревянными дверьми стоят Porsche, через стекла на дверях можно видеть убранство подъездов: хрустальные люстры и каменные полы. Здесь в 2000-е гг. располагался первый мишленовский ресторан Troisgros, в который любил ходить член Экспертного совета ПИР-Центра, бывший пресс-секретарь Б.Н. Ельцина Дмитрий Якушкин.  Но когда-то это был совсем не самый престижный район. Дома были построены незадолго до Революции в 1911 г. по заказу графов Волоцких. Архитектором стал известный на тот момент архитектор Нирнзее – создатель первых московских тучерезов, или небоскребов. Говорят, что Волоцкие доходные дома в шесть этажей строили поподъездно: у владельцев не хватало средств на постройку целого комплекса, поэтому все квартиры и подъезды в доме разные по размерам и планировке. После Революции здесь устроили коммуналки, а на нижнем этаже работал карточный притон, куда на огонек захаживали Маяковский с Есениным. Здесь проживал писатель Л.И. Лагин, написавший любимую многими книгу Старик Хоттабыч. Сюда же он поселил и главного героя – Вольку.

Вообще Трехпрудный всегда был центром жизни творческой интеллигенции, так что неудивительно, что ПИР оказался тут. В разные годы на Трехпрудном жили Владимир Маяковский, архитектор Леонид Поляков, Рената Литвинова, Наталья Гончарова. В соседнем Большом Гнездниковском переулке в доме, автором которого был тоже Нирнзее, Михаил Булгаков познакомился с Еленой Шиловской, где-то здесь Мастер встретил Маргариту. А в доме, где был офис ПИРа, по адресу Трехпрудный 11/13, вместе со своим мужем жила Л. М. Гурченко. «Причем, я об этом узнал в день ее смерти, потому что на стену дома повесили объявление», – вспоминает Альберт Зульхарнеев. Сегодня апартаментами в доме владеют Татьяна Догилева и Вячеслав Фетисов.

ПИР поселился в это здание в 2005 г. Здание подбирали долго. Как рассказывает Дмитрий Поликанов, тогда даже были планы по покупке площади в центре: «У меня была карта с квадратом, очерченным Володей розовым маркером, и внутри этого квадрата нужно было найти помещение. Самое прикольное, как мне показалось, было в районе Патриарших прудов, хотя по ночам там стояли проститутки – такие были времена в Москве. Еще много симпатичного было на Сретенке, чуть не купили тогда в Даевом переулке, недалеко от штаб-квартиры ЛДПР. Орлов хотел, чтобы всё было прозрачно, а в ту эпоху разгульного капитализма этого было добиться очень непросто. Квартирная мафия чаще всего предлагала авантюрные сделки. «На одну такую сделку, я взял с собою генерала Василия Филипповича Лату, который пришел в форме и в наградах, после этого наших риэлторов след простыл», – рассказывает Владимир Орлов. В итоге, офис помог найти выпускник Монтерейского института международных отношений в Калифорнии, специалист по ядерному нераспространению, а сейчас – один из крупнейших риэлторов Москвы Дарелл Станафорд. Причем совершенно бесплатно. Принадлежал офис предпринимателю из Ирландии.

Здесь было четыре кабинета и большое общее пространство, в котором сидели стажеры. Отдельный кабинет занимали айтишники, отдельный – бухгалтеры, свои кабинеты были у директора и замдиректора ПИРа. «Помню, что в офисе были желтые стены и тогда было много шуток о том, что мы работаем в желтом доме,» – смеется Павел Мансуров. От количества дедлайнов, действительно, иногда кружилась голова. Но зато можно с уверенностью сказать, что ПИР во главе с Владимиром Орловым в каждом сотруднике заложил основы тайм-менеджмента: «Самое сложное всегда было успеть за темпом Орлова. – вспоминает Дмитрий Поликанов. Я сам по себе человек быстрый, но работа в ПИРе учит тебя быть быстрее в 5 раз. И это потом очень пригодилось в политике, где темп выше уже в 10 раз».

Чтобы снимать напряжение, у ПИРа были, как их теперь называют, office relaxation areas: турник во дворе, где Павел Мансуров с Никитой Перфильевым в перерывах выходили играть в лесенку, книжный магазин на Тверской, который был открыт до часу ночи ( время когда пировцы обычно возвращались домой с работы) и в котором частым гостем был Альберт Зульхарнеев, Патриаршие, где гуляли после работы. А еще всего в нескольких шагах от офиса ПИРа располагался театр Практика. По словам Альберта, когда один высокопоставленный британский дипломат прибыл к офису ПИРа для переговоров с генералом Евстафьевым, то увидев вывеску театра, хитро улыбнулся и спросил: «Вehind the scenes?».

Возможно, он даже не представлял, насколько был прав. Невидимая рука ПИРа то и дело направляла международные процессы в нужное русло, устанавливая неформальные контакты между российскими и зарубежными ведомствами. «Наверно, для меня одним из наиболее показательных примеров конференция ПИРа по ЗСОМУ на Ближнем Востоке – рассказывает Альберт. – Она внесла значимый вклад в достижение СВПД хотя бы потому, что на ее полях неформально встретились высокопоставленные иранские и американские дипломаты, а рекомендации по итогам конференции использовались российским МИДом в ходе переговоров», – вспоминает Альберт.

Этот офис еще помнил посла Роланда Михайловича Тимербаева, который приезжал сюда на троллейбусе, генерала Геннадия Михайловича Евстафьева, который принимал в своем кабинете иностранных гостей, генерала Евгения Петровича Маслина, который пел, танцевал, шутил вместе со стажерами. «Помню, на черных подвальных окнах театра Практика были надписи Практика духа, Практика тела, Практика света. Как-то раз мы курили во дворе, Маслин подошел ко мне и многозначительно поглядывая на девушек и надпись Практика тела, сказал: «Паш, к следующему приходу должен будешь мне поведать о том, что такое практика тела. Я смутился, что-то невразумительное ответил. А потом подумал, что надо было сказать: «Мол, Вы сами мне намного больше о практике тела можете рассказать!» Генерал был тот еще мужчина!» – смеется Павел Мансуров.

По воспоминаниям сотрудников, в этом офисе рабочие будни всегда проходили весело. Была только одна проблема: окна директора выходили во двор, так что все закулисье было как на ладони. «Я вот всегда опаздывал на полчаса или на 40 минут, и Владимир Андреевич мне все время делал замечания», – рассказывает Альберт. К его удаче, был еще Павел Мансуров, который после ночей в московских клубах приходил еще позже. Приходилось работать по ночам. А уходя из офиса – перелазить через забор, который закрывали во дворе дома вечером. «Даже Вадим Борисович Козюлин перелазил,» – улыбается Альберт.

СЕРИЯ 6. Октябрьская. 4-й Добрынинский пер. 8, 2008-2014 гг.

Следующий офис ПИРа был на Добрыне, в здании, которое принадлежит Главному управлению по обслуживанию дипломатического корпуса при МИД РФ. Досталось оно ПИРу тоже при прямом участии МИДа. Здание это было совсем новое – построено в 2008 г.. Исторически это место ничем не примечательно. Известно только, что до 1952 г. 4-й Добрынинский переулок назывался 4-м Коровьим, т.к. в XVIII веке в этом районе находился Животинный или Скотопрогонный двор, на котором продавались, как можно догадаться, коровы. Офис находился на первом этаже. «Там наконец-то были большие удобные залы, в которых ПИР мог проводить конференции и Триалог,» – вспоминает Вадим Козюлин.

Переезд в бизнес-центр позволил возобновить Научные Среды со столами, которые накрывали стажеры, бегая в ближайший Перекресток. Как вспоминает Александр Колбин, «помню, как приезжал туда на метро Добрынинская, проходил мимо кафе Муму, где часто обедал вкуснющим борщом, оливье и жульеном, дальше проходил мимо ещё строившегося тогда музыкального театра покойного Александра Градского, сворачивал налево и заходил во двор одного из оставшихся ещё с советских времён жилого дома. Во дворе этого дома, прежде чем выйти на Добрынинский переулок, нужно было всякий раз пройти через магические ворота – так я называл всегда густо поросшую вьюном высокую калитку – будто из какого-нибудь Властелина колец.

На входе был ресепшн, где начиналась судьба любого пировца. Там же всегда сидел давний водитель Владимир Андреевич Сириков. «Его можно было охарактеризовать одним словом – шебутной. Сальные остроты, весёлый мат и постоянный смех доносились из его тёмного угла,» – вспоминает Александр Колбин. Рядом с Сириковым была дверь в святая-святых – кабинет Владимира Андреевича [Орлова]. Большой стол, куча книг, карта на головой. «Кабинет его был аквариумом с жалюзи, которые открывались тогда, когда нужно было проконтролировать работу сотрудников и закрывались тогда, когда Владимиру Андреевичу нужна была тишина,» – смеется Александр. С этим аквариумом связан смешной случай. Однажды, в субботу Владимир Андреевич по обыкновению засиделся за работой в своём кабинете. Все сотрудники уже ушли по домам. Владимир Андреевич открыл жалюзи в аквариуме и работал. «Как он потом сам рассказывал, сидя в своём кабинете он наблюдал, как огромные струи воды стекали по окнам open-space, видимого из его аквариума, и он продолжал работать под звуки дождя. Закончив работу, он вышел из своего кабинета и оказалось, что ливень, стекавший по окнам на улице, был вовсе не ливнем, а результатом прорвавшейся на втором этаже водопроводной трубы. Весь пол за пределами его кабинета был залит водой по щиколотку, в т.ч. наши пришедшие тогда из издательства журналы, которые мы опрометчиво сложили на пол,» – вспоминает Александр Колбин. Похоже описывает ситуацию Альберт: «Выхожу я как-то из кино, а там десять звонков от Орлова, – вспоминает Альберт. – Сразу думаю, что случилось? Беру трубку, а Владимир Андреевич очень громко говорит: «Приходи срочно, у нас потоп!».

Спасали имущество всем ПИР-Центром, сотрудники приводили своих друзей и знакомых для помощи. С тех пор в офисе на Добрынинском было принято правило не складывать ничего на пол, а оргтехнику ставить на специальные подставки.

Этот офис был уже также более обустроен для ночной смены: здесь была кухня, маленький диванчик, на котором спали стажеры перед защитой НИР, рядом был тренажерный зал. «Андрей Баклицкий идет позанимается в нем часов до 11, а потом дальше сидит работает до 5 утра,» – рассказывает Альберт. По рассказам бывших сотрудников, офис больше представлял из себя зону коворкинга. Каждый сидел за своим столом, пространство было разделено шкафами, где стояли книги ПИРа. Общая работа часто способствует общему досугу. «У нас был тогда стажер из Киргизии Алибек Мукамбаев. Он попросил поводить его по театрам. И мы после работы бежали в театр, покупали билеты прямо перед спектаклем. Ходили также и с другими коллегами. И даже сейчас у нас в вотсаппе есть группа Театралки, мы иногда собираемся,» – рассказывает Любовь Солдаткина.

Эти стены примечательны и тем, что здесь родился гимн ПИР-Центра. «Как-то раз на Школе я подумала, что нужно придумать какое-то творческое задание для работы в группах, чтобы сплотить коллектив. И на закрытии Школы мы разбили участников на группы и дали каждой группе разные предметы, из которых они должны были сделать арт-объект. Я подумала, что хорошо если бы в конце была какая-то объединяющая история, какое-то пожелание участникам. И как раз песня группы Цветы, где припев начинается со слов «Мы желаем счастья вам», очень под это подошла.» Как и многое в ПИРе – гимн стал удачной импровизацией творческих людей.

Уходили оттуда тоже поздно, особенно накануне конференций. Так, у Адлана Маргоева был день рождения во время подготовки к одной из таких конференций. Но пришлось до ночи проработать в ПИРе, а после отпраздновать день рождения в Теремке. В метро проникали через выход. «На Октябрьской вход закрывался в час ночи, а выход в пол второго. Поэтому в этот промежуток туда еще можно было попасть,» – поясняет Андрей Баклицкий.

Сегодня многие из тех, кто в то время работал в ПИРе стажерами, сейчас – состоявшиеся эксперты в области международной безопасности, которые знают не только теорию, но и практическую изнанку. И многие видят в этом заслугу ПИР-Центра. ПИР всегда учил отходить от книжности. Как рассказывает Олег Шакиров: «Когда я пришел, мы выбирали тему научной работы, в Дипакадемии я писал про европейскую безопасность.

Мне предложили писать по контролю над обычными вооружениями. Альберт мне сказал: «Старшие товарищи думали, думали, не смогли разрешить эту проблему. Может быть, ты сможешь…».

Меня это поразило, потому что я привык к академизму, а тут надо решать проблему! И я не сразу понял, как это делать. Пошел в Ленинскую библиотеку, книги читал. А потом Андрей Баклицкий меня спросил: «Зачем ты в библиотеки ходишь? Тебе надо с дипломатами интервью брать». Мы тогда разослали с Альбертом и Андреем около дюжины писем по посольствам. И потом ходил в Посольство Франции, Германии беседовать с дипломатами».

Кроме интервью, стажеры были плотно вовлечены в подготовку конференций. Как говорил Сергей Семенов: «В ПИРе здорово то, что тебе доверяют не по годам». Это ощущение разделяют многие пировцы. Альберт рассказывал, как в 2009 г. на одной из конференций ПИРа его похлопал по плечу Ричард Лугар. Дмитрий Поликанов вспоминал, как его, «25-летнего на конференциях всерьез слушали министры и лорды, руководители ведущих аналитических центров». Любовь Солдаткина вспоминает как ей, вскоре после начала работы дали готовить грантовую заявку: «Для меня был большой стресс, я раньше таким никогда не занималась. Там нужно было иметь дело со значительными суммами, и я чувствовала большую ответственность». В 2013 г. стажерам и сотрудникам Добрыни предстояла еще одна супПИРмиссия – презентация Белой книги по ЗСОМУ на Ближнем Востоке на полях Второго подготовительного комитета Обзорной конференции ДНЯО 2015 г., заседания которого проходили в ООН в Женеве. Для многих сотрудников ПИРа участие в этой конференции стало очным знакомством с ООН. Здание Женевского отделения было построено еще во времена Лиги Наций, и, как рассказывали пировцы, оно наталкивало на долгие размышления и разговоры об истории в перерывах между подготовкой к мероприятию. Кстати, шутка, которую до сих пор любят в ПИРе: «Иду по улице, вижу – лежит что-то большое. Думал, что ЗСОМУ, пригляделся – а это всего лишь ЗСЯО» была придумана Олегом Шакировым как раз при подготовке к этой конференции. Интересно, что открывал презентацию нынешний президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев, который в то время был генеральным директором Отделения ООН в Женеве.

«Сидим мы на конференции. Лето. Жарко. Окна открыты. И вдруг раздается звук, как будто бы кричат кошки. Все стали оглядываться, никто не понимал, откуда столько кошек и почему они кричат. А потом оказалось, что это не кошки, а павлины, которые живут в Отделении ООН и гуляют там свободно,» – смеется Андрей Баклицкий.

Офис на Добрыне вспоминается многим не только долгими рабочими буднями, но и интересными поездками, встречами, дружбой коллег и строгим словом наставников. Как однажды верно отметил Владимир Орлов: «Одно из главных достоинств ПИРа – это классная тусовка». Хоть ПИР и не любит бравировать именами, стажеры и сотрудники ПИР-Центра всегда могут похвастаться ужином с каким-нибудь Послом, известным журналистом или выдающимся генералом. Любовь Солдаткина, например, вспоминает: «Как-то раз я ездила в Гштад, помогала организовывать мероприятие. После этого я должна была поехать в Женеву, где меня ждал друг. И один из участников, журналист Константин фон Эггерт не смог тогда улететь из Гштада. Не могла же я его бросить, осталась с ним в Гштаде и опоздала в Женеву. Зато он мне сказал, что теперь я могу к нему по любому вопросу обращаться».

Кроме того, украшением и гордостью любого мероприятия ПИРа была великолепная четверка – Геннадий Евстафьев, Евгений Маслин, Роланд Тимербаев и Вячеслав Трубников, о которых все бывшие сотрудники ПИРа хранят самые теплые воспоминания. «Один раз мы проводили заседание Экспертного совета в ресторане Арктика, – рассказывает Любовь Солдаткина. – В конце заседания, когда мы уже всех провожали, ко мне подошел Евгений Петрович Маслин и сказал: «Давайте я Вам что-нибудь куплю на память». Мы пошли в магазин Экспедиция, который находился внизу. И он мне купил кроличью муфту. Я ее никогда не надевала: некуда было. Даже хотела как-то перешить на сумку. Но, когда недавно узнала, что он ушел, решила, что теперь уже не буду перешивать. Потом я как-то сказала Владимиру Андреевичу: «Послушайте, как можно не рассказывать про таланты и увлечения этих людей, ведь кроме богатого профессионального опыта, они все интересны как личности,» – вспоминает Любовь Солдаткина. Так родился проект Без Галстука. Одно из первых интервью было с Евгением Сатановским. «Мы очень интересно поговорили. Такие люди бывает говорят какие-то простые и мудрые вещи, которые запоминаешь на всю жизнь. Стоит ли погружаться – вот посмотрите диссертация стоит на полке и никому не нужна. Надо делать то, что нравится, не осматриваясь на других,» – рассказывает Любовь.

Также, здесь на одном из заседаний Клуба Триалог решили отпраздновать юбилей Р. М. Тимербаева. «Мы с Альбертом долго искали подарок, а потом я узнала, что он любит Кандинского. Я тоже его очень люблю. Поэтому мы подарили ему большую книжку про Кандинского, и даже удалось обсудить потом его творчество с Роландом Михайловичем,» – рассказывает Любовь Солдаткина.

В ПИРе всегда любили порядок, и именно в этот период стали вводиться знакомые всем коды: «Только с годами я понял, как это важно и какой Орлов в этом смысле талантливый управленец. Я до сих пор по-пировски называю файлы, и меня на других работах всегда спрашивают, а что же это значит, зачем так сложно. Сложно, чтобы проще было искать. Или коды для служебок. Когда начали вводить, все же вешались – запомнить, сверить с инструкцией, отнести расходы туда или туда. И опять же, когда я свой фонд создавал, то это всё очень пригодилось, потому что это и есть порядок,» – рассказывает Дмитрий Поликанов. Тогда же, по словам Дмитрия, удалось освоить основы фандрайзинга: «Помню, мне как-то поручили заняться развитием Триалога: мы придумывали разные корпоративные планы, плюшки, ногами обходили посольства, чтобы предложить им членство в Клубе. Так я научился фандрайзингу, что потом мне здорово помогло. Вообще это был хороший период: у меня были стажеры в подчинении – многих из них, прошедших школу ПИРа, я потом взял себе в команду,» – рассказывает Дмитрий Поликанов.

Помогали и друзья ПИРа. Так, однажды Вячеслав Иванович Трубников пришел в ПИР и положив на стол 50 тыс. рублей, сказал: «Вот мой взнос в Триалог».

СЕРИЯ 7. Красные Ворота. Дипакадемия, Большой Козловский пер.4 стр. 2. 2014-2019 гг.

Известно, что особняк в Большом Козловском переулке, 4, строение 1 в Москве возвели в 1874 г. по заказу титулярного советника Андрея Яковлевича Павлова, дворянина. Павлов входил в Правление Московско-Рязанской железной дороги и был акционером Страхового общества Якорь – принадлежал к немногочисленному типу капиталистических дворян. Он был женат на дочери российского архитектора итальянского происхождения Сантино Петровича Кампиони – Марии. Кампиони-старший участвовал в создании Гатчины, Голицынской больницы. Кампиони-младший, Петр Сантинович, был братом Марии и тоже архитектором. Именно он спроектировал дом, в котором впоследствии жила семья Павловых. 

Однако современная отделка здания с богатой лепниной и вензелями с буквой S появилась при следующем хозяине дома – Павле Федоровиче Севрюгове – купце 1-й гильдии. Фасад был сделан по проекту архитектора немецкого происхождения – Петра Иосифовича Дриттенпрейса, который, к тому же, решил построить вокруг особняка ограду с воротами и калиткой, которые сохранились до наших дней.

Павел Федорович был важным ростовским купцом, имел мануфактурное производство, а в 1898 г. в окрестностях Кинешмы потомки Петра Федоровича основали крупную текстильную фабрику. Можно представить, что наши герои вполне могли бы стать прототипами действующих лиц в «Бесприданнице» А. Н. Островского, который, по признанию самого автора, рисовал своих героев именно с кинешмских купцов.

В 1914 г., до начала Первой мировой войны, оборот капитала фабрики был около 2,5 млн. рублей в год, на фабрике работало около трех с половиной тысяч работников. Однако вести бизнес в России – дело исторически непростое. Какие тут меры поддержки, когда «снарядный голод» и пустые полки в магазинах? Впрочем, бизнесу тоже нужно учить историю, хотя бы потому что и для него она повторяется. Дела на фабрике стали идти заметно хуже, а с наступлением революции последние представители семейства покинули и дом, и фабрику. В октябре 1918 г. в доме на Большом Козловском разместился штаб кавалерийской дивизии Московского военного округа. Фабрику в Кинешме национализировали. Александр Ефимович и Владимир Александрович Севрюговы присоединились к Белому движению, затем – попали в Рязанский концлагерь принудительных работ. На этом история семьи обрывается.

В 1920-1930-е гг. в этом здании располагалось чехословацкое посольство, а в 1944 г. особняк перешел в ведение Министерства иностранных дел СССР, открывшего здесь один из филиалов Высшей дипломатической школы, реорганизованной в 1974 г. в Дипломатическую академию МИД СССР.

Узкие окна, изогнутый фасад, будто загораживающий внутренний двор от любопытного взгляда прохожего, большие ворота – здание Дипакадемии на Чистых прудах до сих пор кажется немного секретным, будто скрывающим что-то от постороннего глаза. «Таким оно казалось мне и в детстве, когда мы гуляли с бабушкой по Козловскому переулку, – вспоминает Владимир Орлов. – Везде можно было пролезть, посмотреть, поиграть, кроме этого таинственного здания с массивными воротами. Детское любопытство подогревалось бабушкиными рассказами о советских разведчиках и дипломатах, которые вели здесь свою невидимую, но очень важную работу».

Ну а история ПИРа в этом здании начинается в 2014 г. Сейчас около бывшего кабинета ПИРа стоит пианино, в кабинете больше не стоят носороги, на столах лежат пыльные папки, и в принципе, он ничем не отличается от обычного университетского кабинета. В 2014 г. ПИР занимал здесь две комнаты: одну общую, где сидели все сотрудники, и кабинет директора. Кабинеты были как мансарды, прямо под крышей, и, по словам некоторых сотрудников, на крышу можно было даже выйти.

«Когда я пришла на собеседование в первый раз, мне этот офис показался необычным. Он, с одной стороны супермаленький, а, с другой стороны, очень уютный, и обстановка комфортная. Потом, правда, когда начала работать, я сидела в общем помещении и у нас постоянно была битва за кондиционер,» – вспоминает Юлия Сыч. В общей комнате висела яркая картина с попугаями, фотографии ПИР-Центра, стояли небольшой диван и журнальный столик, куда приносили фрукты и конфеты.

 В кабинете директора – сувениры, которые Владимир Андреевич привозил из путешествий, подарки от друзей ПИРа. «При этом, с Владимиром Андреевичем чаще всего общались по телефону, – рассказывает Юлия Цешковская. – Как-то раз я отвечаю на его звонок, и вместо привычного Алло, нечаянно говорю Орло. Владимир Андреевич засмеялся».

Через какое-то время появился еще один кабинет. Юлия Сыч делила его с Вадимом Козюлиным. «Он приходил не часто, так как у него были присутственные дни, но он всегда, когда приходил, включал музыку, и она была самая разная: от классики до рока. Мы иногда подпевали».

В этом же кабинете появился архив Роланда Михайловича Тимербаева, который его сын передал ПИР-Центру и который состоял из собственных книг Роланда Михайловича, различных материалов для мероприятий и т.д.

Офисы ПИРа многих делали друзьями, кого-то даже семьей. «Мы могли встретиться в кафе на выходных, чтобы обсудить какие-то задачи,» – вспоминает Юлия Цешковская. Однажды на масленицу как-то все пошли к Альберту печь блины, а в качестве приглашений Адлан Маргоев и Юлия Цешковская разослали Блин-Пресс. Олег Демидов однажды сделал почту, похожую по написанию на почту Владимира Андреевича, а потом с нее отправлял гневные письма, подшучивая таким образом над коллегами.

Ночевать здесь тоже приходилось. Правда, иногда даже по случайности. Ведь если в Добрыне можно было уходить и приходить в любое время, в Дипакадемии здание закрывали в 10 вечера. Иногда вместе с оставшимися там сотрудниками.

Кто-то, может быть, скажет, что ночевать на работе, писать в отпуске грантовые заявки, решать проблемы посреди пустыни в Иордании, – мягко говоря, напряжно. Но ПИР, как и любое явление, нужно воспринимать в контексте… суровой российской действительности. ПИР, как и вся российская наука, вырос в условиях тундры, где всегда гуляет грозный ветер цензуры, а почвы дают слишком мало воды и тепла. В этом году ПИРу исполнилось 29 лет. Как говорит Владимир Орлов, «НКО столько не живут». Но ПИР особенный: он пробьется даже через вечную мерзлоту и станет сильнее. 

«Собирать историю» по завету Маяковского можно еще долго: сообщество Под знаком ПИР насчитывает более тысячи человек в более чем тридцати странах мира! Ведь в конечном счете, история пировских стен – это прежде всего история ярких и неравнодушных людей, объединенных любовью к России, российской дипломатии, творчеству и науке.

---

Примечания

[1] Лошак В. Г. Наивные годы: Егор Яковлев и его газета. – М.: ПРОЗАИК. – 2021. с. 188

[2] Харизматичные энергичные профессионалы, не связанные с бизнесом или госслужбой, которые потенциально могли бы стать политиками в России – Прим. авт.

[3] Цит. По: Новикова, М. Советское прошлое на страницах газеты «Московские новости» в эпоху перестройки (1985-1991) // Исторический журнал: научные исследования. – 2017. – № 5. – С. 137 – 152. DOI: 10.7256/2454-0609.2017.5.23791 URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=23791

[4] Там же

[5] Лошак В. Г. Наивные годы: Егор Яковлев и его газета. – М.: ПРОЗАИК. – 2021. с. 188.

[6] Сафранчук Иван Алексеевич – директор Центра, ведущий научный сотрудник Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО.

Автор: Александра Зубенко